не замечал, чтобы Габа с пренебрежением относился к другим знахарям. Высокомерие и тем более зависть не были ему свойственны, как и всем настоящим мастерам. Общеизвестно, склочничают обычно те, кто ни на что иное не годится, в любом деле так.
— Если хочешь, — мягко, но настойчиво сказал я, — могу познакомить тебя с Абилатом. Он…
Как вы понимаете, я много хорошего собирался сказать о молодом Королевском знахаре. И не только потому, что я к нему привязан, как обычно привязываешься к чужому ребенку, выросшему у тебя на глазах. С Абилатом такое дело — даже если захочешь его обругать, не найдешь, к чему прицепиться, зато, когда начинаешь просто рассказывать правду, она звучит как восторженная ода, даже как-то неловко. Но Габа, услышав его имя, скривился так, словно полный рот болотной травы набрал.
— Думай что хочешь, — мрачно сказал он. — Но я уже старый человек, далеко не последний в своем деле. И я не пойду на поклон к сопливому мальчишке из Гажина только потому, что… — Он осекся, страшно смутился, поспешно встал, пробормотал: — Извини, Кофа. Я не прав. Сорвался. Но я хочу вылечить ее сам. Спасибо, что предложил помощь. Может быть, я действительно попрошу тебя похлопотать в Семилистнике насчет подвала — потом, попозже. Прости. Хорошей ночи.
Габа Гро покинул меня столь стремительно, что я не успел ничего ему ответить. Глядел, как он, натыкаясь на столы, мчится к выходу, думал — во дела.
— Ну и как? — насмешливо осведомился призрак моего отца. — Ты хоть что-то понял, горе мое?
Поначалу я принял его вопрос за голос собственного разума, а потому был честен:
— Ничего.
— Хочешь сказать, ты не заметил, что он почти все время врал?
— Еще как врал. По крайней мере, с того момента, как мы заговорили о ребенке. Именно это я и не понимаю, хоть убей: зачем?
— Не похоже, что он так уж хочет вылечить свою внучку, — меланхолично заметил Хумха. — Его, впрочем, можно понять. Оно же как обычно бывает: заводишь себе маленькое, беспомощное, симпатичное создание, кормишь его, возишься, и все для того, чтобы в один прекрасный день обнаружить в своем доме неприятного взрослого человека, который не разделяет твои взгляды на жизнь, ложится спать в неурочное время и беззастенчиво сует руки в твой кошелек, — по доброй воле ни за что такого в дом не пустил бы. Поэтому многим людям совсем не хочется, чтобы их дети вырастали. Мне, помню, тоже не слишком хотелось. Я даже подумывал, не оставить ли тебя маленьким навсегда, но тут вмешались эти безумцы, мои бывшие собратья по Семилистнику, которым вдруг приспичило сделать тебя послушником, и ты сам так канючил, просился в Орден, что я решил — ладно, пусть, может, хоть шума и суеты в доме станет поменьше.
Я содрогнулся. Ничего себе признание. Хорошо, выходит, что я был довольно противным мальчишкой. Только это меня, надо понимать, и спасло.
— На самом деле теперь-то я даже рад, что позволил тебе повзрослеть, — сказал Хумха.
Я решил, сейчас он объявит, что ему нравится взрослый человек, который из меня получился, и заранее удивился. Оказалось, мог не трудиться.
— Со временем мне бы определенно надоело возиться с ребенком, — объяснил отец. — И куда бы я тогда тебя дел?
— Ну и хвала Магистрам, — вздохнул я. — А ведь какая дурацкая могла бы у меня получиться жизнь.
— Она у тебя и так дурацкая, — проворчал призрак.
Я потребовал счет: при моем образе жизни расплачиваться с трактирщиками в конце года, как стало принято после войны, совершенно немыслимо. Очень удобно иметь кредит в двух- трех трактирах, куда наведываешься изо дня в день, но это, скажем прямо, не мой случай.
Пока Тони возился, разменивая мою корону, я попытался связаться с Джуффином, но его по-прежнему нигде не было. Я отправил зов Абилату, который обещал, что вечером расскажет мне новости, — та же картина. Вдвоем, значит, сгинули. Ну-ну.
Я вспомнил, что Джуффин рассказывал — дескать, случается, некоторые путешественники возвращаются с Темной Стороны через несколько лет после того, как ушли, причем в полной уверенности, что не прошло и часа. Представив себе такую перспективу, содрогнулся. Джуффин, конечно, в своем деле не новичок, но от ошибок никто не застрахован, к сожалению. А если Господин Почтеннейший Начальник загуляет, исполнять его обязанности придется мне — на пару с леди Ренивой, конечно, а все равно ничего хорошего. И кто, скажите на милость, будет играть в карты с Хумхой по вечерам? Нет, в таком режиме я, пожалуй, и до Последнего Дня Года не протяну.
«Белый Дом» я покинул в мрачном расположении духа. Самое ненавистное мне ощущение — когда чувствуешь, как реальность расползается по швам, будто старая скаба, так что даже штопать ее бесполезно, можно только стоять и смотреть. Загадочные намеки Абилата, странное поведение моего приятеля Габы, дурацкие откровения покойного отца, пропавший невесть куда начальник — как же это все было некстати! Одна радость, что у Брины все в порядке. Жила бы где-нибудь поблизости, я бы к ней сейчас, пожалуй, еще раз зашел, чтобы поднять себе настроение. Но не тащиться же обратно в Новый Город. Разве только Темным Путем… Нет, что-то пока не хочется.
— Давай-ка провожу тебя домой, — сказал я призраку. — Уже смеркается, еще немного, и люди начнут шарахаться от тебя с воплями.
— Столичные жители, а ведут себя как невежественные фермеры, — буркнул он. — Можешь не провожать, я сам доберусь. А то будешь потом ныть, что я тебе работать не даю.
Я ушам своим не поверил: в кои-то веки столь разумные речи.
— И все-таки давай я тебя провожу. Работа еще несколько минут подождет, а мне будет спокойнее.
— С каких это пор ты стал обо мне беспокоиться?
— С недавних, — честно признался я.
— Лучше поздно, чем никогда, — сварливо сказал отец. Кажется, он уже жалел, что так легко согласился с моим предложением.
Возле дома призрак окончательно пал духом и принялся многословно сетовать на предстоящую скуку, но тут уж я проявил твердость, развел руками — дескать, прости, ничем не могу помочь — и был таков. Стремительно пересек Гребень Ехо и свернул под мост, где можно было спрятаться от посторонних глаз и изменить облик. Но не успел. Меня тут же цепко ухватили за полу лоохи. Я еще не успел обернуться, а уже понял, кто это. У старшины наших портовых нищих дыхание пахнет медом, как у всех уроженцев Уандука. Как он ни старается перебить этот запах выпивкой, табаком и дешевой жратвой — все без толку.
— Хороший день, Коба, — сказал я. — Рад тебя видеть.
Это была чистая правда. У Кобы светлая голова, пронырливый ум и трезвый взгляд на вещи. Когда он перестает ломать комедию и прикидываться никчемным попрошайкой, ему и вовсе цены нет. При том что Коба ловкач каких мало и предлагает помощь только в тех случаях, когда это по каким-то, далеко не всегда очевидным мне причинам выгодно ему самому, пользы от него много больше, чем от дюжины моих лучших агентов.
— Я тебя тут нарочно караулю, — сказал Коба. — Видел, как ты шел домой, чуть ли не в обнимку с каким-то мертвецом, не стал вас останавливать. Стоял, прикидывал, послать зов или подождать, пока назад пойдешь, не ломиться же к тебе в дом в таком виде. Пока думал, ты сам пришел.
— А что, призрака уже было видно? — огорчился я. — Вроде еще светло.
— Ты что ж, думаешь, я их только ночью вижу, как все? — изумился Коба. —
