— Когда это я преувеличивал чьи-то заслуги? Мое дело маленькое — видеть вещи такими, каковы они есть. И отслеживать связи, причины и следствия, а не сочинять их за завтраком. Все очень просто, сэр Макс, ты — Вершитель. Твои желания имеют особую силу, не забывай об этом, пожалуйста. Особенно сейчас, когда сила эта начала возрастать. И уж если ты захотел, чтобы тебя оставили в покое, реальность трижды вывернется наизнанку, лишь бы тебе угодить. Знаешь ли ты, что в эпоху правления Короля Мёнина в Соединенном Королевстве вообще не было преступности? Никакой. Самые вздорные колдуны — и те помирились ради совместных занятий подводным садоводством и прочими милыми глупостями. Благословенные были времена. А все потому, что Мёнин не хотел, чтобы смута в государстве отвлекала его от более интересных дел. Жаль, конечно, что ты не Король. Но в качестве внезапно обленившегося Тайного Сыщика тоже можешь принести немало общественной пользы.
— Вам, конечно, виднее, — сказал я. — Но если бы все мои желания вот так сразу исполнялись, а реальность всякий раз выворачивалась наизнанку, чтобы мне угодить, Теххи совершенно точно была бы жива. То есть, по-человечески жива, а Не как сейчас. Какой-то я бракованный Вершитель. Никогда заранее не ясно, какое желание исполнится, а какое — наоборот. Может, просто по принципу четные — нечетные, как думаете?
— Не говори ерунду. «Четные — нечетные» — это надо же было додуматься! Когда ты начнешь ясно осознавать, чего на самом деле хочешь, а чего — нет, цены тебе не будет. Понятно, что это случится нескоро, такие вещи быстро не происходят, будь ты хоть трижды гений. Что касается Теххи, я, наверное, понимаю, почему так случилось. Просто ты хотел, чтобы она была очень счастлива. Закономерное желание, когда кого-то любишь. Но ты не потрудился уточнить, как именно твоя Женщина представляет себе счастье. А даже если спросил бы, вряд ли получил бы правдивый ответ. Потому что возвращение к своей подлинной природе важнее всего на свете, в том числе, и любви, но поди объясни любимому: видишь ли, я так устала изо дня в день прикидываться человеком, что хоть сейчас на край света от этой повинности беги. Вот она и помалкивала. А ты изо дня в день старательно желал ей счастья, в полной уверенности, что сам являешься необходимым и достаточным условием его. Это оказалось не совсем так, вот и все.
Я молчал, потрясенный услышанным. Наконец, спросил:
— А почему вы не сказали мне раньше?
— Потому что раньше ты не был готов это услышать, — пожал плечами шеф. — Совсем не факт, что ты сейчас меня правильно понял, но еще несколько дней назад на это не было вообще никаких шансов. А теперь есть. Для того, чтобы постичь подлинный смысл события, которое считаешь несчастьем, следует отойти от него на некоторое расстояние. И если не вовсе перестать страдать, то, по крайней мере, не считать страдание главным делом своей жизни. Так что я просто ждал, пока у тебя появятся другие дела, более увлекательные, чем горе. Ну вот, вроде дождался. Хотя, признаться, совершенно не ожидал, что это будут размышления о художественной литературе. Но ты всегда умел меня удивлять.
— Даже не знаю, что на все это сказать, — вздохнул я.
— Зачем что-то говорить? Надо просто принять информацию к сведению и жить дальше. А для начала — доесть омлет. Его холодный кусок на этой огромной тарелке — апофеоз тщеты, сердце рвется. А я пошел.
— Но вы же так и не рассказали, кто эти ребята, которых нашел Нумминорих, — опомнился я. — И зачем они всё это делали? И Книга Несовершённых Преступлений — она у них все-таки была? Или сами все придумали, а сходство Кофе просто примерещилось?..
— Понятия не имею, — сказал Джуффин. — Кофа их уже под утро в Дом у Моста приволок, я в это время спал. Вот сейчас доберусь до своего кабинета и все узнаю. Надеюсь, ты присоединишься к нам, как только положишь конец немыслимым страданиям своего омлета. Отнесись к этой миссии предельно ответственно, очень тебя прошу.
И ушел, сияющий, как новенькая корона. А я остался — наедине с недоеденным омлетом и, что гораздо хуже, собственными сумбурными мыслями. Но успешно справился и с тем, и с другим, такой уж я был в ту пору великий герой.
В Дом у Моста я шел не то чтобы всерьез терзаемый любопытством, но вполне заинтригованный. Однако действительность превзошла все мои ожидания.
Кабинет Джуффина стал похож то ли на Малую Королевскую гостиную, то ли на парадную каюту богатого уандукского купца, то ли вовсе на фрагмент фантастического сновидения какого-нибудь мечтательного любителя роскоши. Причем стены там со вчерашнего дня не перекрашивали, новых ковров не стелили и даже мебель не переставляли. Все изменилось от присутствия одной- единственной женщины, одетой с небрежной роскошью царицы, тайком собравшейся на уличный маскарад. Черты ее, если беспристрастно их рассматривать, были неправильны, однако в сумме давали одно из самых прекрасных и запоминающихся лиц, какие мне когда-либо доводилось видеть. Под тончайшим лоохи из пестрой туланской шерсти она носила куманский наряд, просторную рубаху и широкие штаны, столь густо расшитые драгоценностями, что даже окажись они простыми стеклянными бусинами, их покупка обошлась бы не меньше чем в полусотню корон. На непокрытой голове нашей гостьи была сооружена вычурная высокая прическа, в выкрашенные всеми цветами радуги волосы причудливо вплетались яркие птичьи перья и серебристые лисьи хвосты. Прежде я видел нечто подобное только у принцев Шимаро; впрочем, упомянутые принцы по сравнению с нашей гостьей показались бы скромниками, не желающими привлекать к себе внимание.
Уж на что я был далек от светской жизни, а знал, кто она такая. Леди Гледди Ачимурри — вот как ее звали. К имени обычно прибавляли: «наследница сокровищ Тубы Банцбаха», — и это звучало, как титул. Одна из самых богатых женщин в Соединенном Королевстве. И, безусловно, самая эксцентричная.
О безумствах леди Гледди в городе много чего рассказывали. К примеру, что однажды ей взбрело в голову купить Иафах, резиденцию Ордена Семилистника. Причем она почти уговорила Магистра Нуфлина, но тут в дело вмешались женщины Ордена во главе с нашей леди Сотофой и расстроили безумную сделку. В другой раз она наняла художников раскрашивать воробьев — дескать, слишком скучная расцветка у наших городских птиц; проще было бы, конечно, их заколдовать, но уж если магию запретили, можно и руками поработать. Время от времени нанятые ею торговцы дешево продавали на рынках рыб, потроша которых, изумленные повара находили драгоценные кольца и любовные записки — леди Гледди считала, что людям иногда должно везти, иначе они затоскуют. Некоторые мужчины, с которыми она сводила знакомства в Квартале Свиданий, наутро просыпались в деревенской гостинице, а то и вовсе в лесу; отдельные счастливчики обнаруживали себя на палубе торгового судна, следующего в далекий Ташер, или, на худой конец, просто в Гажин. Мне рассказывали, что за несколько лет до моего появления в Ехо леди Гледди устроила бал для городских нищих — всех нарядила в роскошные костюмы, собрала на площади Побед Гурига Седьмого и заставила плясать до упаду на радость остальным горожанам; впрочем, заплатила за развлечение так щедро, что их старшина Коба до сих пор при упоминании ее имени расплывается в мечтательной улыбке.
Однако безобидными чудачествами деятельность леди Гледди Ачимурри не ограничивалась. Ее деньги щедро расходовались на домашних учителей для детей из бедных семей и стипендии для способных студентов; она оплачивала счета не менее дюжины молодых оперных певцов и певиц, которым была не по карману организация собственных концертов, и выдавала специальные премии издателям, рискнувшим опубликовать первые книги неизвестных, но талантливых поэтов. Она подыскивала интересную работу для оставшихся без места выпускников Королевской Высокой Школы, к которой питала слабость, поскольку когда-то училась там сама. Находила заказы для оставшихся на мели художников и музыкантов, рассылала подарки и устраивала путешествия к морю для одиноких стариков, содержала несколько убыточных трактиров с бесплатной, но скудной едой и очень дорогой выпивкой, специально для постоянных выступлений своих любимых провинциальных театральных трупп, которым трудно было пробиться в столице. Леди Гледди нарочно поставила дело с максимальным ущербом для бизнеса, решив, что актерам приятней играть в трактирах, где зрители мало едят и почти не пьют, а следовательно, не отвлекаются от пьесы. В Соединенном Королевстве, где отродясь не было театров, и актеры по сей день
