— Вам понравилось, что я не хочу бросать ребят в беде? Вы поэтому меня пригласили?
— Мне много чего понравилось, — честно ответил я. — Начиная от вашей прически и заканчивая друзьями в беде, совершенно верно. Но не это главное.
— А что?
Я перешел на шепот.
— Это очень, очень страшная тайна. Никому меня не выдавайте.
— Ни за что не выдам, — пообещала она.
— Когда-то я тоже был редактором. Считалось, что неплохим. Так что я пригласил вас из профессиональной солидарности.
— Но разве в Пустых Землях есть книгопечатание? — изумилась леди Гледди.
Черт. Я и забыл, что, по легенде, родился и вырос в Пустых Землях.
— Мы издавали там газету, — не моргнув глазом, соврал я. — «Голос степей». Очень авторитетное было издание. Без нашей газеты ни один уважающий себя кочевник в седло не садился.
— Это правда?! — изумилась она.
— Сам не знаю. Согласно некоторым авторитетным источникам, все, что я говорю, автоматически становится правдой. В то же время, Хедельвар Ландаландский в своем трактате «Бремя вершителей» опровергал эту теорию, ссылаясь на примеры из жизни Короля Мёнина, который врал по дюжине раз на дню и был неоднократно на этом пойман.
Нечего и говорить, что Хедельвара Ландаландского вместе с трактатом я сочинил на ходу, сам не понимая, зачем. Желание произвести впечатление на прекрасную наследницу сокровищ Тубы Банцбаха лишило меня остатков разума. Давненько со мной такого не случалось.
Когда мы с леди Гледди вошли в гостиную, мои домашние царицы как раз заканчивали второй завтрак. Или третий, кто их разберет. Мельком я отметил, что на лоохи Хейлах появилась первая тряпичная погремушка. Крупная, ярко-красная. Шустрая Хелви обзавелась сразу тремя, правда очень мелкими, при желании их можно было принять за декоративные пуговицы. В другое время я бы непременно открыл им глаза на злодейский розыгрыш сэра Джуффина и отправил спарывать украшения, но сейчас было не до того.
— Девочки, — торжественно сказал я. — Пришло время исполнить ваш супружеский долг.
— Вот прямо сейчас? — всполошилась Хелви.
— Каким именно образом? — строго спросила Хейлах.
— Прямо сейчас, — кивнул я. — Зато способ, по идее, должен вам понравиться. Перед вами леди Гледди Ачимурри, наследница сокровищ Тубы Банцбаха…
— Мы знаем, — хором сказали сестрички.
— Мы уже давно знакомы, — улыбнулась леди Гледди. — К сожалению, не так близко, как мне хотелось бы. Рада возможности это исправить.
— Совсем, — обрадовался я. — Так вот, девочки. С этой минуты леди Гледди — ваша гостья. Вы, царицы Хенха, официально пригласили ее пожить в нашем доме.
— И сами не заметили, — прыснула Хелви.
— Если нужно, я могу составить письменное приглашение и подписать его задним числом, — предложила сообразительная Хейлах.
— Так и сделай. Не помешает. И пусть леди Гледди устраивается, выбирает себе комнаты, заказывает еду, посылает кого-нибудь домой за вещами, вызывает сюда своих слуг, если они ей нужны, и так далее. Развлечения — на ваше общее усмотрение. За одним исключением: выходить из дома леди Гледди пока не стоит. Особенно в сопровождении полицейских. Тем более, кого-нибудь из моих коллег. Сэра Кофу вообще к ней близко не подпускайте, даже если станет петь любовные песни под ее окнами.
— В леди Гледди влюбился сэр Кофа? — Хелви прижала ладони к щекам. — И теперь собирается ее похитить?
— Что-то вроде того, — вздохнул я. — Ничего, авось передумает. А пока не забывайте, что вы — царицы, и леди Гледди — ваша официальная гостья. Причем со вчерашнего дня. И тогда все будет хорошо.
— Спасибо, — хором сказала вся троица.
— За помощь, — добавила леди Гледди Ачимури.
— За такую прекрасную гостью! — воскликнула Хелви.
«За доверие», — подумала Хейлах. Но вслух говорить не стала.
Я оставил их и отправился в подвал. Потому что даже будь у сногсшибательной леди Гледди Ачимурри дюжина сестер-близнецов, и вплети они в свои разноцветные косы поющий Умпонский мох и живых арварохских хубов, им все равно не удалось бы отвлечь меня от главного дела жизни. То есть, от Шурфа Лонли-Локли, сидевшего сейчас в Незримой Библиотеке, под завязку набитого новыми знаниями и, возможно, ответами на некоторые мои вопросы. И, кстати, ничего не жравшего, как минимум, со вчерашнего вечера. Даже если у библиотекарей-призраков припасены какие- нибудь специальные незримые бутерброды, вряд ли это подходящая пища для живых людей. Поэтому я прихватил с собой кувшин камры и единственный несладкий пирог, каким-то чудом оказавшийся на столе.
В подвале было сумрачно, тихо и пустынно. И, как назло, ни одного призрака. Даже мой добрый приятель Гюлли Ультеой не спешил мне навстречу. Еще бы, подумал я, у них теперь есть идеальный читатель, воплощенная мечта любого библиотекаря, живого, или мертвого. Зачем отвлекаться на всяких проходимцев.
Однако оставлять все как есть я не собирался. Если уж явился сюда с миллионом вопросов в голове и пирогом за пазухой, назад не поверну.
— Эй, я тут! — громко крикнул я.
Ответом мне было гробовое молчание.
«Хорошенькое дело, — подумал я. — Получается, заклинание надо вспоминать? Этого… ну как его… Куэйи Ахола. Ох, оно же длиннющее такое! И даже если действительно само себя произносит, начать-то с чего-то все равно надо…»
Впрочем, вместо первых слов заклинания я вспомнил о существовании Безмолвной речи. Что в данном случае было гораздо полезней. Я послал Шурфу зов и начал с довольно бестактного вопроса:
«Ты еще хоть где-нибудь есть?»
«Безусловно, — тут же ответил он. — А почему ты сомневаешься?»
«Потому что я пришел в подвал. И никто не бежит мне навстречу, радостно размахивая руками».
— Прости, Макс, — сказал он, как ни в чем не бывало выходя из совершенно гладкой стены. — Я, как мне свойственно, несколько увлекся чтением. И, боюсь, господа библиотекари заразились моим энтузиазмом. А что, уже утро?
Этот вопрос меня натурально убил. Никогда прежде я не встречал человека с таким безукоризненным чувством времени, как у Лонли-Локли. Он в любой момент мог сказать, который час, с точностью до минуты, не потрудившись даже покоситься на хронометр. И тут вдруг — «а уже утро?». В полдень-то.
— Утро уже закончилось, — сказал я. — И чтобы отпраздновать это выдающееся событие, я принес тебе пожрать.
Некоторое время сэр Шурф внимательно меня разглядывал. Потом перевел взгляд на пирог. И снова на меня. Словно бы пытался сообразить, что за странную штуку сует ему этот
