Красное колесо. Узел III Март Семнадцатого – 2

И утром 3-го, едва проснувшись, захлопотал отсылать испытанным путём фотографию для проездного паспорта – Ганецкому. (Бедняга Куба тоже натерпелся: в январе был арестован за нелегальную торговлю, выслан из Дании.) И следом же дал телеграмму, объясняя открыто (как будто б сами не догадались, зря, сорвался, от нетерпения): фотографию дяди (значит Ленина) немедленно переслать в Берлин Скларцу, Тиргартенштрассе 9.

Надо было мириться со всей компанией Парвуса незамедлительно, больше никто не мог помочь и вывезти его.

Утро 3-го принесло и новые телеграммы: будто бы царь отрёкся!!! (Да возможно ли так стремительно? совсем без боя?? да что ж могло его заставить??? Э-э, тут какая-то западня. А кто – вместо него? Нет Николая, так будет другой, поумней.) И будто создано Временное правительство (а надёжно ли арестованы царские министры?) с Гучковым, Милюковым и даже Керенским (луиблановщина презренная, до чего ж эти лжесоциалисты любят всунуть задницу в буржуазное кресло).

И – что за восторг у эмигрантских болтунов? – уж тут ни один рот не закроется до вечера и до утра, розовое блеянье. А вдуматься: полную неделю заливали Петербург рабочей кровью и – как во всей европейской истории, 1830-й, 1848-й, вечная доверчивость масс! – отдали чистенькую власть этой буржуазной сволочи, этим Шингарёвым-Милюковым. Какой старый шаблон!

В эмигрантской библиотеке пусть вываливают языки, но истинный революционер – насторожись! напрягись! следи! Там сейчас такого напутают, всё отдадут в поповском умилении, ведь настоящих тактических голов нет ни у кого. Жгло, что сам – не там, невозможно вмешаться, невозможно направить.

Всю зиму не вспоминал Коллонтайшу, но вот за несколько дней стала она – из главных корреспондентов, переместились события к ней туда. И едва отослав фотографию Ганецкому, сел за письмо Александре Михайловне: разъяснить, как мы будем теперь. Наши лозунги – всё те же, конечно: превращать империалистическую в гражданскую! А что кадеты у власти – так это даже-даже-даже хорошо! Пусть, пусть милейшая компания обеспечит народу обещанную свободу, хлеб и мир! А мы – посмотрим. А мы – вооружённое ожидание! Вооружённая подготовка к более высокому этапу революции. И социалистам- центристам, Чхеидзе – никакого доверия! никакого слияния с ними! мы – отдельно ото всех! мы – только отдельно! Мы – не дадим себя запутать в объединительные попытки, И вообще: будет величайшим несчастьем, если кадетское правительство разрешит легальную рабочую партию, – это очень ослабит нас. Надо надеяться, что мы останемся нелегальными! А если уж навяжут нам легальность, то мы обязательно сохраним подпольную часть: в подпольи – наша сила, подполье совсем покинуть дам нельзя! Мы должны будем вырвать у кадетских жуликов всю власть. И только тогда будет «великая славная» революция!… Я – вне, вне себя, что не могу тотчас же ехать в Скандинавию!

А 4-го с утра все сведения опять обернулись: кадетское правительство совсем ещё не победило, царь – нисколько не отрёкся, но – бежал, но – неизвестно где находится, а по шаблону всех европейских революций совершенно понятно: собирает контрреволюционную тучу, он собирает свой Кобленц. А даже если это ему не удастся, он может выкинуть вот что, да, вот что: он, например, убежит за границу и издаст манифест о сепаратном мире с Германией! Да, очень просто! И они же очень коварные, Романовы. (И на его месте так и надо делать, блестящий шаг: мужицкий царь-миротворец!) И сразу – народное сочувствие к нему в России, кадетское правительство шатается и бежит, а Германия – Германия перестаёт быть союзником нашей революционной партии, мы им уже больше не нужны… (О-о-о, ехать в Россию надо ещё сильно подождать, ещё там делать нечего. И зачем послал Ганецкому телеграмму? – глупость какая, дал след.)

Александра Михална, боимся, что выехать из этой проклятой Швейцарии нам не так скоро удастся, это очень сложное дело. Мы лучше всего поможем, если будем вам из Швейцарии посылать советы.

Итак, товарищам, уезжающим из Стокгольма в Россию, надо дать чёткую тактическую программу. Это можно представить тезисами… Рука уже пишет тезисы… Главное для пролетариата – вооружиться, это поможет при всех обстоятельствах: сперва раздавить монархию, а потом – кадетских империалистических грабителей… А, Григорий! Помогайте, садитесь. Значит, новое правительство не сможет дать народу хлеба, а без хлеба их свобода никому не нужна. А хлеб можно только силой отнять у помещиков и капиталистов. А это может сделать только рабочее правительство (только мы)… Да! дописать Коллонтайше: познакомьте с этими тезисами Пятакова и Евгению Бош. (Пришла пора – нельзя пренебрегать и поросятами. Сейчас никем нельзя пренебрегать. Сейчас вот кто бы пригодился – Малиновский! ах! замарали человека, не отреабилитируешь. А он в лагерях военнопленных очень положительную работу ведёт. В январе ещё раз заявили, в его защиту. Надо – спасти, надо – вернуть.) Дальше… Вот важная мысль: надо не упустить пробуждать отсталую прислугу против нанимателей – это очень поможет установить власть Советов. Что значит подлинная свобода сегодня? Это, во-первых, перевыборы офицеров солдатами. И вообще – всеобщие собрания и выборы, выборы во все места. И отменить всякий надзор чиновников над жизнью, над школой, над… А нынешняя свобода в России – крайне относительная. Но надо уметь её использовать для перехода на высший этап революции. И ни Керенский, ни Гвоздев не могут дать выхода рабочему классу… Ладно, почта скоро закрывается, надо нести отправлять.

Но смотрите, Григорий, обещают амнистию? Амнистия – всем, значит и свобода всем левым партиям? Неужели решились? Плохо. Это плохо. Теперь легальный Чхеидзе со своими меньшевиками развернётся – и займёт все позиции, все позиции раньше нас. И опять нас обгонят?…

Нет, нет! Нельзя сидеть сложа руки, надо что-то готовить. И быстро! Поедем не поедем, революция ещё и назад может покатить, сколько раз так бывало, ничему доверять нельзя, – а мы должны на всякий случай готовить путь. И вот что… Сегодня – суббота? Плохо. А всё равно: катите-ка в Берн назад, да, поезжайте немедленно назад, а больше некому: постарайтесь застать дома Цивина, сегодня поздно вечером бы самое лучшее, а то он на воскресенье куда-нибудь уедет. И пусть – прямо идёт в немецкое посольство. В понедельник! Надо же это кольцо заклятое прорывать. Почему Ромберг сам молчит, никого не посылает? Удивляться надо. Они должны быть заинтересованы больше нас: мы можем хоть обдумывать путь через Англию, а у них же никакого другого выхода нет. И научите Цивина так: ни в коем случае конкретно обо мне и вас, что вот именно нам двоим нужно ехать, но что многие бы хотели, между ними и мы. Так позондируем – какие возможности?… Что надо просить? Допустим, чтобы Германия сделала публичное заявление, что она готова пропустить в Россию всех, кто… кого влечёт туда свободолюбие. Вот так. Для нас такое заявление было бы вполне приемлемой основой.

А вот ещё! Все эти дипломаты – они же дубины, они в революционном движении ничего, никого не различают. Пусть Цивин придаст нам весу. Пусть скажет загадочно, так: революционное движение в России полностью руководится из Швейцарии. Каждая важная акция должна быть прежде всего решена в Швейцарии. Буквально: в России не делают ни одного важного шага, не получив указаний от нас. И поэтому в нынешней обстановке… Поняли? Ну, поезжайте. Мне завтра тоже на поезд рано утром, в Шо- де-Фон, на реферат.

Такое настроение было к Коммуне три дня назад – а вот, растеребилось.

Сегодня утром, по спешке и рассеянности, Ленин надел шапку совсем затрёпанную, не ту, – и в Шо- де-Фоне председатель профсоюза принял его за бродягу, не хотел верить, что это и есть ожидаемый лектор.

Днём (воскресенье) в клубе часовщиков читая по-немецки – не по писанному, по коротким тезисам развивая свободно – реферат «Пойдёт ли русская революция по пути Парижской Коммуны?» перед двумястами собравшимися, Ленин плохо ощущал своих слушателей, что им интересно и чего они ждут, он как будто потерял чувствительность – не видел зала, не ощущал бумаги в руке и обронил чувство времени. Да больше: он потерял нежность к своей исконно-любимой Коммуне и, затягиваемый, незаметно сам всё более затягиваемый, уже сливал два опыта двух революций, не столько в формулировках, сколько в забегающих мыслях и чувствах, два опыта – Коммуны и этот, внезапно расцветший, – обманный? или единственный, всею жизнью готовленный: не повторить нам ошибок Коммуны, её двух основных ошибок: она не захватила банков в свои руки и была слишком великодушна: вместо повальных