Что лепит! Ну что лепит! Всё испортил!
Собачьей лапой развалили такую тончайшую конструкцию! Какое несчастье, что опоздал!
603
Разгоралась по Петербургу буржуазная травля «Правды» – что большевики все прослоены провокаторами и ещё неизвестно чьими агентами. А в самой «Правде», между тем, сильно поменялось, Шляпников и разобрать не успел: он радушно просил приезжих сибирцев писать в «Правду» – они и написали. Вклинили в газету каждый по статье – и сразу нарушили её установку: потребовали поставить свои подписи. До сих пор всё печаталось без фамилий – разве важно, кто именно пишет? – без фамилий статьи и вся «Правда» приобретали грозную беспрекословность, как будто катится беспощадный каток революции: только так! и разбегайся, раздавим! А подписи – сразу делали газету трибуной частных мнений, которые и оспаривать не запрещено. Ольминский как старый газетчик – ставь и его фамилию. И Бонч полез за сибирцами – ставь и его.
Ну, Сталин ничего вздорного не написал и никаких претензий не выпячивал, вся статья его была – укреплять Советы. (Хотя: почему Советы, а не свою отдельную партию?)
И Муранов, в позиции защитника «Правды» от травли, говорил в общем правильные вещи: не верить подобревшим фабрикантам, не верить генералам, служившим трону. Но вся статья была не для этого, а: пролетариат знает, под чьим контролем «Правда» издавалась, издаётся и будет издаваться, – правдистов, членов Государственной Думы, и всех пятерых по именам, себя тоже. Позвали гостем – а он уже и ноги на стол. И дальше совсем с потолка: хотя все помнили, что большевицкая думская фракция была сослана за антивоенную позицию, Муранов писал теперь вполне бессовестно: «они пошли в ссылку за то, что в самом начале войны провозгласили революционную борьбу за свержение старого строя и за демократическую республику». После совершившейся революции это, конечно, неплохо звучало.
И этого Муранова фотографию в арестантском халате сам же Шляпников и распространял по Петербургу.
Такого напроломного манёвра, без прямого товарищеского объяснения или предложения, таких приёмов Шляпников не ожидал. Не знал, что и возразить. Он таких методов не знал: как же можно не допустить их до газеты? С чего бы вдруг – с ними и бороться? Но если «издавали и будут издавать» – значит, они хотят «Правдой» руководить сами? (Муранов и больше захотел: чтобы Шляпников уступил ему место в Исполкоме. Ну что ж, может и уступить.)
Однако в сегодняшнем номере приезжие начали и теоретическую борьбу. В статье, уже не подписанной (Каменева, что ли?), они начали и принципиальный подкоп под линию Бюро ЦК: «было бы политической ошибкой ставить сейчас вопрос о смене Временного правительства».
Даже не сказано, что это – новое для газеты мнение, что вот мы спорим, – а просто вот так, как ни в чём не бывало! Распоряжались – не спросясь.
Этот удар – приходился по главной политической линии, которой Шляпников гордился как лучшей революционной догадкой, и которую он с таким усилием пробивал через ЦК. Не вышибать Временное правительство, а только контролировать его? – так думали и меньшевики, и эсеры. Значит, прощай настоящая большевицкая линия? Чему ж научили нас все французские революции XIX века, если не тому, что буржуазные правительства надо сметать, а не подталкивать? Чему же учит Ленин?
Нет, в этом уступать нельзя!
И само же собой шла в газете статья и нашей линии: о том, как несутся события, подтверждая любые «самые крайние» требования большевиков.
Получился в газете винегрет.
Не занимался Шляпников «Правдой» сам, но знал, что она – как крылья у него за спиной. И вдруг – начали подшибать.
Очень дурное стало состояние. Будто испакостили и раздавили всё, что он тут два года строил.
А тут ещё – передал ему сегодня Каменев свой «контрпроект» Манифеста к народам мира. И в нём так откровенно и писалось, что наша революционная армия даст отпор немцам – до полной победы у нас демократии!
И это – большевицкий «контрпроект»? Да это хуже, чем гиммеровский проект! Такого соглашательского текста Шляпников, конечно, дальше не пустит. (Но он у них вырвется теперь в «Правде»?)
А у самого Шляпникова не был свой текст готов, понадеялся! А с этим разделением – как было и выступать на пленуме Совета? А сибирцы выступят открыто против? Раздваивалась линия партии на глазах у всех врагов!
Раскола внутри партии Шляпников на себя взять не мог. И оставалось сегодня – не вмешиваться, чтоб только и каменевская группа не полезла.
Ещё и подумать же было некогда: среди дня спешил на большевицкую фракцию Совета в кинематограф «Аза» на Васильевском. А оттуда пошёл с товарищами в толкучку Морского корпуса – с крутыми-крутыми сомнениями. Митинг был, конечно, полезный, но не в те руки попал, а к празднику оборонства. Вот досада: революционные массы свободно метались, а всё равно не загребались к большевикам. И ещё теперь допустить раскол? Ни за что!
Вошёл Шляпников и стоял с товарищами в толпе, не пытаясь подняться в президиум. На хорах устроен был оркестр, подбадривать голосование. И после каждого выступления играли марсельезу.
Стеклов выступал революционно. Всё ж он не меньшевик, скорее наш. И даже больше наш, чем Каменев, Муранов.
Потом раскатисто читал текст Манифеста, все его оппортунистические выверты.
Вообще ничего хорошего в этом манифесте нет. Много громких слов, почти Циммервальд, а простой формулы – без аннексий и контрибуций – в нём нет. И после всех громких слов – русская революция не отступит перед штыками завоевателей. И чем это отличается от непрошенной телеграммы дружка Вандервельде? Так манифест создаст общедемократическую формулу патриотизма, оборончество получит штемпель революционной демократии, – и теперь все вместе будут нападать на большевиков за нарушение национального единства и ставить в пример революционного солдата, готового умереть за родину. Выступать с прямыми антивоенными лозунгами теперь будет значить – выступать против Совета?
О-хо-хо, плохо поворачивается.
Но это всё смечал только острый партийный глаз. А большинство радовалось. А в ораторы ещё полезли патриоты: как бы нам этим манифестом – да не ослабить Россию, противник примет за слабость?
Чхеидзе стал отвечать – как будто и ничего – и тут же всё испортил: не выпустим винтовки и будем защищать свободу до последней капли крови!…
Типичная меньшевицкая лазейка: под видом борьбы с войной – продолжать войну. Оборонческим оборотом он отнял у воззвания ту небольшую долю интернационализма, которая в нём была.
Но на Чхеидзе ещё не кончилось: на помосте вдруг появился Муранов с выпученными глазами, как весь надутый. Не хватило у него партийного такта воздержаться от выступления! Ну как же: задолбил, что он – член Думы, и нельзя ему отстать ни на полплеча от Чхеидзе, ни в чём. Да после Сибири ему особенно поговорить хотелось, а сказать-то нечего:
– Поздравляю вас, дорогие товарищи, с рухнувшим произволом. Пали оковы, вы дали нам вернуться с каторги и ссылки. Я предлагаю не пугаться тех громких фраз, будто немец своим бронированным кулаком раздавит нас. Не верьте этому. Если было бы опасно –
Вот зачем он вылезал: мы бы! Всем напомнить, кто он такой, и что он всё знает, за всем следит. А путёвого – ничего не сказал. И только тем выявил позицию, что пригрозил:
– Есть ещё гады, попрятавшиеся в норы.
Явное дезорганизаторство, выпад против единства партии. Переглянулся Шляпников с Каюровым, с Шутко, – нет, решили зубы стиснуть и молчать, а потом поговорим у себя внутри.
Тут стали спорить, прекращать прения или продолжать. Поднялся шум. Одни кричали: манифест не готов, отложить, дайте ещё обдумать. Другие кричали: «А что скажут союзники?» – «А нам никакого
