пищею ему будет безнадежность, а райские двери не отопрутся; в этом он может быть уверен. Ибо нет такого плача и рыданий, и нельзя выдумать таких молений, которые могли бы умилостивить тогда женщину; а. Есть случаи, где женщина, как ни слаба, ни бессильна характером против мужчины, но даже становится в несколько раз тверже ~ как-нибудь преклонить, но нельзя умолить <1 нрзб.> женщин [хотя бы даже в] несмотря на то, что [нет в характере ее] в характере ее нет жестокости, нет совершенно, решительным <?> образом злодейства. ] Пренебрежение, оказанное Чичиковым, может быть даже совсем неумышленно восстановило между дамами некоторое согласие, готовое прежде разрушиться по причине наглого завладения стулом. [может быть неумышленное, восстановило даже между дамами некоторое согласие, которое прежде, казалось, готово было разрушиться, потому что одна дама никак не могла простить другой за то, что та захватила стул, на котором она сама хотела поместиться около Чичикова. ] Теперь они стали говорить о нем между собою со стороны такой невыгодной, что не дай бог всякому, а бедная институтка была уничтожена совершенно, [а бедная институтка пропала совершенно] и приговор ей был уже подписан.
А между тем герою нашему готовился совершенно неожиданно пренеприятнейший сюрприз. В то время, когда привлекательная блондинка зевала, а он, сидя около нее, рассказывал с весьма приятною улыбкою разные небольшие историйки, [Далее было: разные недавно случившиеся анекдоты, где] даже коснулся несколько греческого философа Диогена, — показался из соседней комнаты Ноздрев. Из буфета ли он вырвался, [“он вырвался” вписано. ] или из небольшой зеленой гостиной, где производилась игра посильнее, чем в вист, своей ли волей, или вытолкали его, [игра немножко посильнее, чем в обыкновенный вист, сам ли он вышел, или его выпустили] только он явился веселый, радостный, ухвативши под руку прокурора, которого уже, вероятно, таскал несколько времени, потому что бедный прокурор поворачивал на все стороны свои густые брови, как бы придумывая средство выбраться из этого дружеского подручного путешествия. В самом деле, оно было невыносимо, ибо Ноздрев, [потому что Ноздрев] захлебнувши куражу в двух чашках чаю, конечно, не без рому, врал немилосердно. Завидев еще издали его, Чичиков решился даже на пожертвование, т. е. оставить[Увидевши еще его издали, Чичиков решился даже оставить] свое завидное место и, сколько можно поспешнее, удалиться: ничего хорошего не предвещала ему эта встреча. [удалиться, потому что встреча эта не предвещала ему ничего хорошего. ] Но, как на беду, в это время подвернулся губернатор, который изъявил большую радость, что нашел Павла Ивановича, и остановил его, прося быть судьею в споре его с двумя дамами на счет того, продолжительна ли женская любовь, или нет; [или чего-то подобного] а между тем Ноздрев уже увидал[уже увидел] его и шел прямо на встречу.
“А, херсонский помещик, херсонский помещик!”[А, помещик, помещик!] кричал он подходя и заливаясь смехом, от которого дрожали его свежие и румяные, как весенняя роза, щеки. “Что, много мертвых душ накупил? Ведь вы знаете, ваше превосходительство”, горланил он, тут же обратившись к губернатору: “ведь он покупает мертвые души. Послушай, душа Чичиков. Ведь ты, я тебе говорю по дружбе, вот мы все здесь твои друзья, вот и его превосходительство здесь, — я бы тебя повесил, ей-богу, повесил”.
Чичиков просто не знал, где сидел.
“Поверите ли, ваше превосходительство”, продолжал Ноздрев: “как сказал он мне: продай мертвых душ, — я так и лопнул со смеху. Приезжаю сюды — мне говорят, что накупил на три миллиона крестьян на вывод. [Далее было: в какую-то губернию] Каких на вывод?[Каких, говорю, на вывод?] Да он торговал у меня мертвых. Послушай, Чичиков, ведь ты скотина, ей-богу, скотина, — вот и его превосходительство здесь — не правда ли, прокурор?”
Но прокурор, и Чичиков, и сам губернатор все пришли в такое замешательство, что не нашлись совершенно, что отвечать, а между тем Ноздрев, ни мало не обращая внимания, нес полутрезвую речь. [не обращая на всё это внимания, нес полутрезвую свою речь. ]
“Уж ты, брат, ты, ты… Я не отойду[Уж ты, брат… я не отойду] от тебя, пока не узнаю, зачем ты покупал мертвые души. Послушай, Чичиков, ведь тебе, право, стыдно: у тебя, ты сам знаешь, нет лучшего друга, как я. Вот и его превосходительство здесь, не правда ли, прокурор? Вы не поверите, ваше превосходительство, как мы привязаны[как мы издавна привязаны] друг к другу, т. е. просто, если б вы сказали — вот я тут стою, — а вы бы сказали: “Ноздрев, скажи по совести, кто тебе дороже: [“Ноздрев, кто тебе дороже] отец родной или Чичиков?” — скажу: “Чичиков, ей богу…” Конечно, чепухи, которую далее понес Ноздрев, не слушали[Вместо “Конечно ~ не слушали”: Ноздрев нес далее болтовню с примесью всякой чепухи; его бросили] и ушли от него подальше, но всё же слова его о покупке мертвых душ были произнесены во всю глотку и сопровождены таким громким смехом, что привлекли внимание даже тех, которые находились в самых дальних углах комнаты. Эта новость так показалась странною, что все остановились невольно с каким-то[с каким-то странным] деревянным, глупо-вопросительным выражением в лице, какое видится только на карнавальных масках, в то время когда молодежь, скрывшаяся под ними, [молодежь безотчетно] раз в год хочет [беззаботно] безотчетно завеселиться, закружиться и потеряться в беспричинном весельи, избегая и страшась всякого вопроса, а [они] неподвижно несясь <?>, маски на их лицах, озаренных движением, как будто смотрят каким-то восклицательным знаком и вопрошают, [восклицательным знаком на своих [бум<ажных>] [дерев<янных>] бумажных чертах их и спрашивают] к чему это, на что это. Почти такое же бесчувственное выражение и недоумевающее выражение отразилось на всех лицах. И вдруг во всей зале минуты на две по крайней мере восстановилась какая-то непонятная тишина. Чичиков заметил, [заметил даже] что многие дамы[Далее начато: пересмехнулись] перемигнулись между собою с какою-то злобною, едкою усмешкою, и в выражении лиц некоторых из них было заметно что-то такое двусмысленное, которое еще более увеличило его смущение. [и вообще в выражении лиц их было что-то такое двусмысленное, что еще более увеличило и его смущение. ] Что Ноздрев лгун отъявленный, — это было известно всем, и вовсе не было диковинкой слышать от него решительную бессмыслицу, но смертный, право, я уж и понять не могу, как чудно устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, [Вместо “но смертный ~ смертному”: но люди так устроены, что всякую новость, как бы она ни была пошла, непременно сообщат другим] хоть именно для того только, чтобы сказать: “Посмотрите, какую ложь распустили”. А другой смертный c удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: [А другие с удовольствием преклонят ~ скажут сами] “Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!” И вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ее, после вместе с ним воскликнуть[отправятся рассказать третьим, чтобы после вместе с ними воскликнуть] с благородным негодованием: “Какая пошлая ложь!” И непременно это обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, все наговорятся об этом в волю и потом единогласно признают, что решительно не стоит никакого внимания и не следует говорить о нем.
Это вздорное, по-видимому, происшествие, однако же, расстроило нашего героя. [Казалось, что бы могло значить] Как ни пуста болтовня дурака, но [при всем том] иногда она бывает [очень] весьма достаточна, дабы смутить человека. Чичиков стал себя чувствовать как-то совсем неловко, ни движений тех, ни приятности уже не было. В мозгу как будто у него сидело что-то постороннее, как будто какой- нибудь злой дух проходил впоперек всему, к чему бы он не задумывал обратить мысли. [происшествие расстроило, однако же, весьма заметно нашего героя. Он старался, впрочем, приободриться, приподымать даже довольно свободно и открыто голову, как будто бы мертвые души и болтанье Ноздрева не значило ему ничего; но всё, однако же, в приемах его уже не было той свободы и тех грасов, которые он приобрел заблаговременно у себя в комнате. Он пробовал несколько раз пришаркнуть ногою по-прежнему и подойти с приятностию, но оно вышло на этот раз несколько холодно и даже совершенно без приятности. ] Он всячески старался себя рассеять: попробовал сесть в вист, но и тут дело шло не очень удачно: два раза он пошел в чужую масть и, позабыв, что по третьей не бьют, размахнулся со всей руки и хватил сдуру свою же. Председатель никак не мог понять, как Павел Иванович, так хорошо и, можно сказать, тонко разумевший
