руку помощи, не дал куска хлеба… Боже мой!
Муж принес бутылку вина.
Розалка вышла из дому первой.
— Кто здесь? — спросила она, ничего не видя на свету. — Где вы?
— Мы… Простите, что потревожили… — ответил из темноты женский голос, и жена обходчика увидела выступившую вперед маленькую женщину в солдатской накидке. За маленькой женщиной, немного сутулясь, как Розалкин Хусар, выступил высокий плечистый мужчина.
— Вот! Берите! — сказала Розалка. — Берите! И цепочку забирайте!
Маленькая женщина протянула руки:
— Спасибо… Но мы ничем не можем заплатить, кроме цепочки.
— А мы не торгуем помощью!.. Кто это с вами?
— Мой жених… Помоги же, Мирослав! — сказала маленькая женщина.
Высокий мужчина нагнулся, чтобы взять от нее часть припасов. Лицо у него было совсем молодое, и он никак не походил на словака. Боже мой, никак не походил!
Маленькая женщина и ее жених укладывали снедь в кусок какой-то белой материи. Уложили. Завязали узел.
— Как лучше отсюда идти на Братиславу? — спросила маленькая женщина.
— Боже мой, на Братиславу… — повторила Розалка. — Если на Братиславу — это вдоль железной дороги. Через два километра увидите шоссе. Оно поведет вас…
— Спасибо, — сказала маленькая женщина. — Спасибо. Извините, нам надо уходить. Еще раз спасибо… Мой жених тоже благодарит вас…
— Не за что! Не за что! — сказала жена обходчика.
Она смотрела вслед исчезающим в темноте ночным гостям, взволнованно прижимая к подбородку сплетенные пальцы больших, разбитых работой рук.
— Простудишься… — сказал муж.
— Это не словаки, Хусар! — тихо сказала женщина, беря его за рукав. — Это не словаки! Слышишь?
Обходчик встревожился:
— Не словаки? Так кто же?
— Боже мой, Хусар! Неужели ты не догадался?
Обходчик оторопело уставился в ночь:
— Ты… Ты думаешь?
— Русские, Хусар! Русские! — дрожа от волнения, сказала Розалка. — Боже мой! Ведь это русские!
Обходчик не мог поверить:
— Зачем же они назвались словаками?
— Господи! Да ведь это парашютисты! Пойми! Разве ты не обратил внимания на их обувь?
— Да, да! — сказал обходчик. — Да!
— Господи! — сказала женщина. — Теперь немцев выкинут. Теперь эту сволочь выкинут! Теперь недолго! Слава тебе господи! Довольно эта гитлеровская зараза тут хозяйничала!
— Простудишься. Идем, — сказал обходчик.
Розалка удержала его:
— Постой!.. Детям — ни слова, Хусар! Мальчишки могут разболтать. И ты сам — никому!.. Понимаешь? Никому, Хусар!
— Мне что? Жизнь надоела? — спросил обходчик. — Не читал я объявлений немецких… Иди, простудишься!
— Господи! — сказала женщина. — Скоро эту сволочь выкинут! Скоро! Господи! Наконец-то!
— Да, это не куркули, — сказал Бунцев, шагая чуть приметной тропой. — Это прямо «пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Это нам повезло!
— Мне так всю воину везло, — отозвалась Кротова. — Если б не люди…
— Зря ты насчет Братиславы. По-моему, они и так никому ничего не скажут. Видела, и цепочку не взяли.
— Ну, осторожность не мешает, — сказала радистка. — Помните, товарищ капитан, мы всегда должны на ложный след направлять.
— Да здесь-то ни к чему было, — не согласился Бунцев. — Перегибаешь, товарищ сержант!
Присев на шпалу, валявшуюся обочь тропинки, они поочередно жадно отпили из бутыли, отломили по куску хлеба, отрезали по ломтю ветчины.
— Вино молодое, — сказала Кротова. — Много пить нельзя. В ноги ударит.
— Такого мне ведро нужно, чтоб ударило, — усмехнулся Бунцев. — А ты что, и по вину специалистка?
— До войны на юге была, знаю. А вы на юге бывали, товарищ капитан?
— Не… Не бывал. У нас тайга лучше всякого юга. Вот окончится война, приезжай на Байкал. Такую красоту покажу — ахнешь!
— Все на воине друг друга в гости зовут, — собирая провизию, сказала Кротова. — А когда ездить будет? Некогда. Сколько из развалин поднимать!
— Да. Это верно, — сказал Бунцев. — Но ты все-таки приезжай, слышишь? Не пожалеешь!
— Живы будем — приеду, — тихо сказала радистка, и капитан на секунду ощутил неловкость. — Отдохнули, товарищ капитан?..
Они долго искали дорогу, ведущую в нужном направлении, к лесу, так и не нашли ее, устали, но зато вскоре наткнулись на запущенное поле с твердым дерновым покровом, и обрадовались. Вдобавок заморосил мелкий дождичек. Он смывал следы, обещал, что погоня собьется с пути…
Через два часа летчики заметили вдалеке темную массу долгожданного леса.
— Вот Толька обрадуется! — шепнул Бунцев. — Небось в живых нас не числит!
— Подождите! — шепнула Крогова.
— Ты что?
— Давайте присмотримся. Послушать надо.
— Ты чего опасаешься?
— Всяко бывает, товарищ капитан, — сказала радистка. — Слушайте!
Неподвижно стоя посреди раскисшего поля, они долго вслушивались в ночную тишину, всматривались в безжизненный лес. Бунцев хмурился. Не нравилось ему недоверие Кротовой. Телкина не терпелось увидеть.
Наконец радистка облегченно вздохнула.
— Кажется, ничего…
— Ничего и быть не могло, — отрубил Бунцев. И они пошли к лесу.
Глава третья
Штурмбаннфюрер Раббе в ночь перед операцией по решительной чистке Наддетьхаза спал отвратительно и мало. Причиной тому было увиденное и узнанное на железнодорожном узле.
Осматривая после разговора с майором Вольфом станцию, Раббе старался не выдавать своих чувств сопровождавшим его офицерам и главарю наддетьхазских «Скрещенных стрел» Аурелу Хараи. А сдерживаться было нелегко: здание вокзала пострадало от пожара; с перрона еще не убрали обгоревшие доски, куски жести и землю, заброшенные сюда взрывами; путь, где стояли цистерны с бензином, и вагоны с боеприпасами, оказался развороченным, а соседние пути загромождали обгоревшие остовы вагонов.
