Иоци не успел додумать своей думы. На глаза ему попался валяющийся обочь тропинки кусок трубы. Иоци медленно нагнулся, подобрал находку, колупнул, прикинул на вес. Эй! Вот так штука! Свинец. Фунтов на пять потянет! И откуда бы трубе взяться? Вроде вчера вечером тут ничего не было…
Иоци впервые огляделся, разыскивая взглядом того, кто бросил трубу. Но утренние поля оставались по-осеннему безлюдными. Кого из добрых людей понесет из дому в такую пору? Сейчас самое время на дворе сидеть: хлеб молотить, пиво варить. Только бедолаги нынче шатаются. Но бедолага добра не бросит и не обронит, а обронит — за семь верст воротится. Потому, если эту трубу расплавить, да пропустить свинец через дуршлаг, да накатать на сковороде — добрая дробь получится!
Иоци отер находку рукавом пиджака. Самому охотиться — ну его к черту! Поймают — не рад и зайчатине будешь. По пенго за каждый волосок заячий сдерут. Но вот продать дробишку — дело! Тот же Габор возьмет дробь-то. И уж пару бутылок палинки Иоци с него стребует, как бог свят! Ведь свинец! Чистый свинец!..
Тащиться в усадьбу с пятифунтовой трубой было глупо. Следовало ее где-нибудь припрятать, чтобы забрать на обратном пути. Иоци решил спрятать трубу в кукурузе. Кукуруза господская, давно убрана, никто в нее не полезет. Надо только место приметить, и вся недолга.
Отыскивая участок погуще, Иоци прошел еще немного и вдруг озадаченно уставился на землю. На земле виднелись следы многих ног. Они пересекали тропу и уводили в кукурузу. Иоци даже не успел разобрать, свежие ли это следы и какой обуткой оставлены, как — новая неожиданность! — ему почудились в кукурузе голоса…
— Э-гей! Кто тут? — крикнул Иоци, на всякий случай переложив трубу в правую руку. — Э-гей!
Кукуруза не отзывалась.
«Померещилось, что ли? — подумал Иоци. — Да кой черт померещилось! Вот они, следы-то!»
Он переступил с ноги на ногу.
— Эй! Кто там?
В ответ ни звука.
Иоци шагнул в кукурузу. Шаг, другой, третий, четвертый… Никого. Еще несколько шагов. Иоци уже совсем было решил вернуться на тропу. Ну их к бесу, этих, кто ходил! Ходили и ходили. Не его дело. И кукуруза, главное, не его… В этот миг среди стеблей он заметил чью-то спину.
— Геть, геть! — закричал Иоци.
Просто так закричал, чтобы припугнуть. А тут на него на самого прикрикнули, да резко. Иоци оглянулся. Он выронил трубу и охнул, поднял руки. Прямо на него смотрел черный ствол автомата. Автомат держала баба. Какие-то бабы появились и справа и слева. Господи боже мой!
— Эй! Брось! — сдавленным голосом крикнул Иоци. — Слышь? Брось! Не дури!
Лоб его под высокой шапкой сразу вспотел. Ему показалось, что он внезапно очутился среди выходцев с того света: тощие, бледные, в каких-то отрепьях… И почему-то одни бабы? И чего им надо? Откуда свалились?
Баба, державшая автомат, приближалась. Совсем молодая баба-то! Только худа, как цыганская кобыла, стрижена да в рванье вся, а так, на лицо, куда там!
— Ну, что? Ну, чего? — сказал Иоци. — Ишь, пугают…
Сдвинуться с места он все-таки не решался. Сдвинешься, а эта стриженая как полоснет!..
Женщины в отрепьях окружили Иоци. Их было никак не меньше двадцати. Такие и без автомата вцепятся — беда!
— Гуляете? — спросил Иоци. — А я думаю, кто бы это? Дай, думаю, гляну… А это, значит, вы гуляете…
Баба с автоматом встала перед Иоци.
— Дейч? Мадьяр? — спросила она.
— Мадьяр, мадьяр! — воскликнул Иоци. — Какой к черту дейч? Мадьяр!
И тут Иоци осенило. Господи! Что же это он, старый дурак, перепугался? Ведь это не иначе как беглые. Работали у немцев и сбежали! Ясное дело! Народ толкует, что от немцев многие бегут. Наверное, и эти… Может, на родину пробираются… А он испугался!
— Тьфу ты! — сказал Иоци. — Вот ведь, ей-богу… Ну, беда!
И потянулся за тряпкой высморкаться.
— Ты откуда? Кто ты? — по-немецки спросила молодайка с автоматом. — Крестьянин?
— Крестьянин, крестьянин, — по-немецки же ответил, кивая, Иоци. — Вон наша деревня… Недалечко здесь…
— Немцы в ней есть?
— Нет, зачем? Немцы в городе…
— А бывают в деревне?
— Бывать бывают. Как не бывать? Напиться заходят, для машин воду берут.
— А можно у вас еды достать? — продолжали выспрашивать Иоци. — Можно хлеба у вас попросить?
— Попросить-то можно… — неуверенно сказал Иоци. — Люди ничего… Но вы ж беглые, э?
Молодайка смотрела Иоци в глаза.
— Да. Мы бежали от фашистов, — сказала она. — Сам видишь. Одни женщины. И у нас ничего нет. Ни воды, ни хлеба, ни одежды… У вас можно достать хлеба? Хоть немного хлеба?
Иоци и так плоховато знал немецкий, а тут еще волнение мешало. Но все же он понял.
— Немного-то можно, — сказал Иоци. — Отчего нельзя? Только ведь…
Он замялся. По деревне не раз объявляли, что, кто не донесет на дезертиров, на беглых из лагерей или на русских-парашютистов, того возьмут в тюрьму, будут судить военным судом. Выходит, самим бабам показываться в деревне днем никак нельзя. Людей подведут. А принести им хлеба ночью — тоже рискованно.
— Боишься? — спросила стриженая. Она разглядывала Иоци в упор, прямо сверлила глазами.
— Кабы я один на свете жил — ладно, — сказал Иоци. — А у меня старуха. И сын Вот ведь как!.. Откуда хоть вы взялись?
— Бежали из лагеря… Значит, не поможешь?
Иоци топтался на месте. Глаз он не поднимал, не хотел встречаться взглядом с этой, с автоматом.
— Ты погоди! — забормотал он. — Дай подумать! Подумать, говорю, дай!
А что было думать? За сорок пять лет, прожитых Иоци Забо, не так часто случалось, чтобы люди нуждались в нем и просили у него помощи. Собственная старуха не в счет — с ней судьба одна, значит, и беды пополам. Но вот чтобы чужие доверились, чтобы выпало тебе, горемыке, людей спасти — такого не бывало. И так сходилось, что решалось сейчас — человек ты или не человек, помнишь бога или забыл о нем, есть у тебя совесть или впрямь ты оставил ее в корчме у Габора, как говорит управляющий поместьем. Так сходилось, что должен ты помочь этим замученным, тощим, полуживым бабам, нельзя тебе отмахнуться от них!
Мало ли что немцы грозят! Ведь это бабы, а не солдаты! Какой от них кому вред? А не подать кусок хлеба голодному…
Иоци еще раз оглядел окруживших его женщин, цокнул, сочувственно покачал головой:
— Беда!.. Хлеба-то я вам принесу, ладно. Только до вечера потерпите. Потерпите?
Молодайка торопливо растолковывала его слова другим беглым, и, когда растолковала, Иоци увидел бледные улыбки и глаза, полные слез. Ему кивали, его трогали за плечи, словно пытались робко погладить.
— Да ладно, — торопливо сказал Иоци. — Ладно. А до вечера-то как перебьетесь?
— Ничего, — сказала баба с автоматом. — Подождем.
— Нет, — возразил Иоци. — Зачем ждать? Тут поблизости неубранная кукуруза есть. Я вас туда проведу. Погрызете малость… Только эту штуку оставь! — Он показал на автомат и повторил: — Спрячь!
