или на Украине. Конечно, на партийных собраниях, пленумах райкомов, в печати вовсю клеймили оппозицию — «уклонистов», троцкистов, бухаринцев. Но всё это, как говорил Черненко, выглядело как бы абстрактно, словно отражение того, что происходило где-то в центре. Коммунисты рассуждали примерно так: «Это там у них, в Москве, „контра“, а мы не допустим такого».
Я, признаться, думаю, что в чем-то они были правы или, во всяком случае, недалеки от истины. Логика же Черненко заключалась в следующем: чем больше подобострастия проявляли региональные руководители по отношению к центральной власти, тем активнее в их регионах действовал репрессивный аппарат, тем больше в них фабриковалось дел о «шпионаже» и «вредительстве», тем шире использовались в этих целях оговоры честных людей и доносительства на них. За примерами ходить в Сибирь не обязательно. Возьмем хотя бы Украину, где такие «традиции» укоренились еще со времен так называемого «голодомора», в начале которого местные руководители во главе с Косиором бодро рапортовали Центру о готовности перевыполнить планы заготовки зерна. Так, 15 марта 1932 года, когда стало ясно, что голод неизбежен, первый секретарь ЦК Компартии Украины направил шифротелеграмму Сталину с предложением увеличить изъятия хлеба у украинских крестьян в пользу общегосударственных интересов. Сталин вынужден был поправить Косиора: «Не надо этого делать. Следует выполнять те нормы, которые даны». Ну а в репрессии на Украине внес свою весомую «лепту» Хрущев, когда возглавлял ЦК Компартии республики.
Трудно сомневаться в обоснованности доводов Черненко, когда он, касаясь темы репрессий, акцентировал внимание именно на сибирских особенностях. На особенностях, которые отражали такие черты сибиряков, как твердость характера, открытость и доброжелательное отношение к окружающим. На них он нередко ссылался и в случаях, когда заходила речь о других сложных явлениях и проблемах, с которыми сталкивалась партия.
В начале 1941 года Черненко избирают секретарем Красноярского крайкома.
Он не привык отсиживаться за чужими спинами. Когда нагрянула война, ни на минуту не сомневался, что с его-то опытом службы на границе, армейской партийной работы ему место только в действующих войсках, на передовых позициях. Тем более что имел он и воинское звание старшего политрука. Свои неоспоримые, как ему казалось, доводы он изложил в заявлении, которое написал в бюро крайкома. Решение не заставило себя долго ждать. Разговор был коротким: «Твоя передовая — здесь. В Красноярске — тот же фронт. И вообще в стране нет тыла. Воюет весь народ, вся партия». Пришлось скрепя сердце подчиниться.
Очень скоро пришлось убедиться в правоте слов, которые Константин Устинович услышал в ответ на свою просьбу отправить его на фронт. Ведь, действительно, в кратчайший срок вся страна была превращена в боевой лагерь. Буквально через неделю после вероломного нападения фашистов на Советский Союз был создан Государственный Комитет Обороны, сосредоточивший в своих руках всю полноту власти в стране. На ГКО, в частности, была возложена задача проведения эвакуации промышленных предприятий из районов, которым грозила оккупация, и налаживания производства на новых местах.
Такого грандиозного перемещения производительных сил не знала мировая история. Только за первые три месяца войны на восток страны было вывезено 1360 крупных предприятий. До конца 1941 года по железным дорогам на восток ушло 1,5 миллиона вагонов грузов, перевезено 10 миллионов человек.
Партийный и советский аппарат Красноярска в первые, самые напряженные месяцы войны работал фактически круглосуточно. Необходимо было в фантастически короткие сроки разместить 42 крупных оборонных предприятия из двадцати городов восточной части страны. А это — тысячи эвакуированных рабочих и их семей. Надо было размещать людей по квартирам, строить бараки, столовые, пекарни, бани.
Приближалась суровая сибирская зима. Квартир не хватало, бараков в необходимом количестве строить не успевали. Срочно рыли землянки с бревенчатым накатом, как на фронте. Для таких жилищ нужно было изготовить тысячи печек-«буржуек», а кроме того, обеспечить землянки и бараки дровами и углем. Надо было сделать все возможное, а порой и невозможное, чтобы работали детские сады, школы, больницы, чтобы все были обеспечены по карточкам хотя и скудным, но твердым продовольственным пайком.
И вся эта неимоверно тяжелая, казавшаяся просто непосильной работа легла в первую очередь на плечи партийцев. Но они справились с ней, потому что это были люди долга, ставившие интересы страны, ее народа выше своих личных. Потому что понимали, что там, на фронте, еще тяжелее. И они работали — недоедая, недосыпая, замерзая в лютые морозы на строительных площадках. Работали дни и ночи.
Можно представить, какая огромная нагрузка выпала на долю секретаря крайкома партии Черненко, возглавившего агитационно-пропагандистскую работу в крае.
Люди, придавленные непомерной тяжестью войны, обремененные множеством новых забот, нуждались не только в жилье и продовольствии, но и в поддержке, в ободряющем и теплом слове. Константин Устинович, хорошо знавший нелегкую жизнь народа «изнутри», всегда сочувствовавший простому человеку, умел находить такие слова. Он практически забыл про свой кабинет в крайкоме, с утра и до глубокой ночи находился на производственных объектах и полевых станах, в рабочих общежитиях и бараках. Нелегко было в первые месяцы войны рассказывать о положении дел на фронте, о том, что угрожающая обстановка сложилась вокруг Москвы. Тем не менее старался вселить в людей уверенность в правоте нашего дела, в конечной победе. Говорил о том, что предпринимается для облегчения трудностей военного времени. Никогда не отмахивался от просьб и пожеланий людей. Стремился сделать партийно- политическую работу доходчивой и эффективной.
Заметим, что партийная пропаганда в то время обладала колоссальной силой. Люди верили слову, обращенному к ним, потому что они не раз убеждались в предшествующие годы, что лозунги партии не расходятся с делом. Со временем, когда обещания и решения центральной власти стали всё больше отрываться от реальной жизни, слово, к сожалению, утратило свою силу.
Сейчас кому-то это может показаться странным, но тревожной осенью 1942 года пленум Красноярского крайкома ВКП(б) обсудил вопрос о состоянии агитационно-пропагандистской работы в крае. С докладом на пленуме выступил Черненко. По его словам, крайком тогда многое пересмотрел из сложившейся практики работы. В частности, партийные руководители пришли к выводу, что необходимо всю массово- политическую деятельность осуществлять более дифференцированно, полнее учитывать возрастные, психологические и социальные особенности различных групп населения. Вспомнили и о некоторых агитационных формах работы, с успехом применявшихся еще в годы Гражданской войны и сыгравших огромную мобилизующую роль.
В это же время была поддержана инициатива красноярцев, выступивших с замечательной инициативой — организовывать для фронта специальные агитпоезда. В состав агитпоезда входили агитвагон, вагон-клуб, вагон для лекторов и концертной бригады, в нем также размещались библиотека, звуковая киноустановка. В поезде обязательно были и вагоны с подарками сибиряков для красноармейцев — посылки с продуктами, теплые вещи. Красноярские агитпоезда в военное время семь раз выезжали на Калининский, Центральный и Карельский фронты. Каждая такая поездка длилась месяц и более. Лекторам и артистам приходилось выступать по нескольку раз в день. Для фронтовиков приезд агитпоезда всегда был радостным событием. К таким встречам командование частей, как правило, приурочивало вручение орденов и медалей отличившимся в боях воинам.
Работу по формированию и организации агитпоездов осуществлял секретарь крайкома партии Черненко. В конце 1942 года он сам возглавлял поездку такого эшелона на Карельский фронт. Невероятная по интенсивности нагрузка военного времени, работа без сна и отдыха, хотя в те годы Константин Устинович был молод и полон сил, позднее скажется на его здоровье.
1943 год оказался переломным в судьбе Черненко. Он чувствовал, как ему становится все труднее руководить таким сложным и обширным направлением партийной деятельности, каким являлась идеологическая работа в крае. С одной стороны, он обладал солидной практикой низовой партийно- политической работы, что благотворно сказывалось наделе. С другой — все ощутимее сказывалась нехватка хорошего образования, а без него трудно было идти в ногу со временем, решать новые задачи, которые выдвигала жизнь.
С двояким чувством он встретил решение ЦК об освобождении его от должности секретаря крайкома и направлении на учебу в Высшую школу парторганизаторов при ЦК партии: было и понимание необходимости учиться, и чувство неудовлетворенности, может быть, даже горечи, что он в такое нелегкое для края время
