Нестерко поел, губы утер и спросил:
— А где тут, хозяйка, у вас работники спят? На сеновале? Спать мне охота.
Матушка-попадья заорала:
— Как это — спать? А на поле я за тебя пойду?
— Да ты не кричи, хозяйка, пожалей себя, — сказал Нестерко. — Где ж видано, чтобы после ужина работник на поле шел? После ужина, матушка-хозяйка, весь честной народ спать ложится, кого хочешь спроси.
Он вышел из-за стола, прошел сени, взобрался на сеновал и заснул.
Что уж попадья ни делала — и заслонками гремела, и какими только словами Нестерка ни поминала, и все хворобы, какие на свете есть, на его голову призывала, — не помогло. Работник спал до вечера, а с вечера — до утра.
С того дня попадья исправно кормила Нестерка, хотя и впроголодь, но как положено — три раза.
— Отъедаться сюда пришел, — бормотала она, — я это сразу приметила…
На пятый или шестой день Нестеркиного житья-бытья в Удручанах поп пришел домой ни жив ни мертв: беда все-таки стряслась.
Приехал, оказывается, владыка, остановился в соседнем селе, про собачью панихиду всех выспрашивает.
— Ох, быть лиху! — расхаживал по горнице поп, держась за брюхо. — Черт меня попутал с этой собакой!
— Так ведь тысяча рублей за одну панихиду! — успокаивала его попадья. — Сто мужиков похоронишь, таких Денег не получишь! Грешно было собачку упустить, вечная ей память!
— Сана меня за это лишат, тогда ты другое запоешь, — рассердился поп. — Присоветовала бы путное что-нибудь, а то — тьфу! — словами без толку 'шлепаешь.
— Так ведь тысяча рублей…
— Молчи, не вводи меня во грех! — закричал поп. — Я бы этой тысячи не пожалел, чтобы только владыка гнев на милость сменил.
— Вы, хозяин, про козла, которого попом сделали, не слыхивали? — спросил Нестерко. — Смекайте- ка, авось и найдется щелка…
И Нестерко рассказал бывальщину о том, как спасся от гнева владыки поп, справивший панихиду по панскому коту.
Помог алчному священнослужителю простой работник. Взял у попа кошель с деньгами, прихватил козла со двора и прямо к владыке.
Как уж он пробрался к нему — история особая, но работник и сам туда прошел и козла провел.
— Прошу, владыка, животину сию в попы посвятить, — сказал работник. — Чем козел-то попа хуже? Недаром говорят: не в бороде, дескать, честь, — борода и у козла есть. Посвящай!»
Преосвященный начал хулу произносить — осквернение, мол, поношение!
Но работник не испугался, вынул кошель с деньгами, положил перед владыкой. Тот догадливый, смекнул что к чему, денежки — под рясу.
«Не подобает сие, — сказал он. надевая крест козлу на шею, — но уж деньги очень нужны».
Повел работник козла-попа домой. Привел, в стойле поставил. Ждут они с хозяином, что дальше будет. А дальше, беда — поповские сплетки хуже плетки. Приезжает владыка для того, чтобы над попом, который кота хоронил, суд править. Только все собрались, владыка хотел уже попа за кошачьи дела анафеме предать, как вдруг слышит — блеет кто-то. Смотрит владыка, а поп-козел с крестом на шее к храму идет, бородой трясет. И работник с ним рядом. Сообразил владыка-го, что дело может для него самого худо обернуться. Ведь он козла попом сделал! Это похлеще кошачьей панихиды будет. Вот и пришлось священника того простить!
— Чудеса! — пробубнил поп, когда Нестерко кончил рассказ. — Да денег таких не добудешь, чтобы владыку ублаготворить… Вот уж воистину: заплел я плетень, а доплетать-то нечем.
— Доплетем, хозяин! — уверенно сказал Нестерко. — Готовьте тысячу рублей. Пятьсот мне, пятьсот владыке. Все обойдется.
Начали поп с попадьей Нестерка обряжать, новенькую свитку ему дали, кошель с деньгами, торбу с едой.
— Запрягай, — закричал поп, — лошадь да гони ее в хвост и в гриву, чтоб скорее у владыки быть. А то я наших попов знаю: они про меня такое ему наговорят, что и пятисот рублей не хватит.
Нестерко на дорогу поел-попил, для лошади овса не забыл захватить, кожушок попросил: ночи-то холодные уже, и поехал.
— Когда вернешься, — сказал поп, — тогда я тебе и твои пятьсот отдам.
Сразу Нестерку к владыке попасть не удалось: то попы какие-то проходят, то купцы, то монахи.
— Тебе что нужно? — спросил Нестерка очень похожий на Якима Трясуна человечек: такие же пронырливых глаза, такие же липкие ручки. — Я при владыке состою. Могу пособить кое в чем.
— Я владыке подарочек принес, — улыбнулся Нестерко. — Владыка тебе, мил человек, благодарен будет, ежели ты меня к нему препроводишь.
— Может, он тебя чем-либо одарит? — Глаза у человечка загорелись. — Тогда пополам. Ну? А то ты тут век просидишь на своем возке.
— Ладно, — согласился Нестерко. — Что в награду получу, тебе половину. Только веди скорее.
Человечек заюлил, исчез, опять появился, снова куда-то пропал — и все в одну минуту.
Потом схватил Нестерка за руку и потащил за собой прямо в комнаты, где владыка остановился.
Купцов человечек плечом оттер:
— Пропустите! Срочное дело!
Возле самых дверей два писаря стояли, только войти к владыке собрались, а человечек с Нестерком перед их носом:
— По личному приказанию!
Владыка, мясистый старец с белой бородой, внимательно оглядел Нестерка.
Человечек стал в почтительном отдалении, готовый по первому знаку рвануться вперед или назад — куда прикажут.
— Собачка тут у нас, ваше преосвященство, преставилась, — начал Нестерко, крутя в руках шапку, — а батюшка ее по церковному обряду погреб…
— Про то ведаю, — сказал владыка хилым басом. — За сребролюбие свое священнослужитель удручанский, свершивший богомерзкое действо, наказан будет.
— Ваше преосвященство, — поклонился Нестерко, — собачка та, усопшая, ведь не простой животиной оказалась.
— Что еще? — удивился владыка. — Чудо какое-нибудь?
«Прикинулся бы волк козой, да хвостик не такой! — подумал Нестерко. — Сейчас ты у меня по-другому запляшешь!»
И сказал:
— Истинно, чудо. Собачка-то всем после себя память оставила: завещание, где прописано, сколько кому рублей.
— Мне тоже? — оживился владыка, и голос его зазвучал неожиданно бодро. — Сколько?
— Пятьсот. — Нестерко смело приблизился к старику и вручил кошель.
— Божья тварь! — молниеносно спрятав кошель, изрек владыка. — Ведь и собаку бог сотворил! Ты что, от этого священника из Удручан, который…
«Догадлив», — усмехнулся Нестерко.
Владыка понял его улыбку и сразу посуровел:
— Можешь передать, что я на него не гневаюсь… Иди!
Нестерко поклонился, но не ушел. — Что еще?
— Просьба у меня к вам, ваше преосвященство. Прикажите мне полсотни горяченьких выдать.
— Розог, что ли? — удивился владыка. — Не понимаю!
— Стой, не убегай! — крикнул Нестерко, видя что человечек с пронырливыми глазами словно вдруг усох, стал еще мельче и хочет шмыгнуть в дверь.
