особенно упирая на безыдейность различных примет.
— И примета, товарищи, это молекула суеверия. И суеверие — это цепь примет, соединенных воедино и образовавших качественное явление. И наука находит ключ к познанию любых «тайн» жизни, — вещал лектор. — И все вы знаете: собака перед дождем катается на спине. Тайна? Тайна. И ученые давно это объяснили научно и познавательно: все дело в блохах. И в тех именно блохах, которые проживают в собачьей шкуре. И они очень чувствительны к перемене влажности воздуха. И когда влажность увеличивается, то перебираются с более теплых мест собачьего тела на спину, где попрохладнее. И животное беспокоится и катается по земле. Или еще пример. «Кошка в клубок — придет мороз, кошка с шестка — жди тепла». И чистая домашняя кошечка любит, как известно, уют и тепло. И ее спинка, а также усы опять же очень чутки к перемене влажности и температуры. И кошка, как барометр, может предсказывать погоду.
Торжественно оглядев притихшую аудиторию, Дренькин продолжал:
— Но, не зная всего, что известно науке, человек, слепо верящий в приметы, легко становится вообще верующим, попадает во власть религиозных предрассудков и постепенно отходит от материалистического понимания сущности бытия.
Наконец прозвучала стандартная финальная фраза:
— Итак, я кончил, товарищи. И есть ли ко мне вопросы?
Молодежь, пересмеиваясь, дружно задвигала стульями, начала выходить на улицу. Но в рядах, где сидели бабки да деды, началось бурное оживление. Вопросы в основном сводились к тому: как, мол, наука объясняет ту или иную примету? Больше всего аудиторию интересовала проблема пресловутой черной кошки, перебегающей дорогу.
— Правда ли, гражданин обученный, — спросила одна из старух, — что ежели кошка бежит справа, так это худо, а ежели слева направо — то хорошо? Как ты считаешь, милай?
Здесь лектор развернулся вовсю. Он начал с истории древнего Египта, где существовало кошкопоклонство, потом перешел к Наполеону, от него назад, к Цезарю, и, наконец, доказал, как дважды два, что, во-первых, очень важно вовремя определить, кто перебегает дорогу — кот или кошка.
— И что касается направления бега, — сказал Дренькин, — так вы, бабуся, заблуждаетесь. И в брошюре чернокнижника четырнадцатого века Алефтия Сиракузского указывалось, что если кошка бежит слева направо, то это не к добру. И пора уже пересматривать свои взгляды в научном духе!
— Пересмотрю, милай, пересмотрю, — пообещала старуха. — Спасибо, просветил меня, темную. Алефтий, значит, Сиракузский, господи помилуй... Слева, значит, направо...
Другая бабка поинтересовалась насчет пустых ведер, которые, если навстречу попадаются, предсказывают неудачу в делах.
— Как это, по-вашему, по-научному считается?
Дренькин, снисходительно улыбаясь, объяснил, что пустые ведра, как, впрочем, и другие сосуды, действительно ничего хорошего не предвещают. Но если тот, кто несет ведра — безразлично мужчина или женщина — в сапогах, то примета приобретает иное значение: будет дождь.
Попутно Дренькин рассказал несколько забавных случаев, связанных с исполнением предсказаний. Тут же сообщены были забытые ныне приметы типа «пустая ложка в пустой тарелке — к потере аппетита», «чайник зальет огонь — к вражде», «наклонилась свеча — к болезни», «медный таз сам по себе звенит — к новостям».
Слушатели оживились, и вопросы сыпались, как из рога изобилия:
— А насчет того, что рассыпанная соль к ссоре, верно или нет?
— После «пуха и пера» к черту посылать следует?
— Рубашку наизнанку надеть — это к чему?
Вдохновившийся лектор подробно объяснял все.
— Вот это да! — восхищенно переглядывалась аудитория. — Вот кроет! Все насквозь превзошел.
Лекция кончилась поздно ночью. Бабки и деды расходились довольные.
— Так бы век и прожили без науки! Слава те господи, сподобились на старости лет...
— Кто ж думал, что хлеб нельзя горбушкой вниз класть? К несчастью, оказывается!
— А пустая бутылка на столе?! К убыткам! Ай-ай-ай! Еще, оказывается, древние греки это открыли!
— Спасибо лектору, разобралась я, почему у меня завсегда хлеб в печке перегорает! — озабоченно говорила другая. — Потому — в избе кошка двухцветная ходит!
— А здорово он насчет снов высказался! — восторгался дед с цветастым, красно-лиловым носом. — Ежели, говорит, снится белый гриб, то не иначе — к выпивке за чужой счет!
— Мне что-то белые грибы не снятся, — вздохнул его спутник, — мне все подосиновики... иногда грузди.
— Груздь, сказывают, к грусти, — вмешалась старушка.
— Не, груздь — к веселью, — запротестовал дед.
— Чего зря прения заводите? — крикнул кто-то. — Обратитесь к лектору, он объяснит!
...Утром, когда Дренькин уезжал из Петушков, его провожали чуть не все старушки села.
— Приезжай, касатик! — любовно смотря на лектора, говорили они.
— Господи святый, как он мне нашего покорного батюшку Агафона напоминает! — прослезилась другая. — Хотя батюшка Агафон-то в приметах был куда слабее... Слабоват был он насчет предрассудков, слабоват...
МИНУТЫЧ
Я уже давно сидел в правлении колхоза, ждал председателя и все чаще и чаще поглядывал в распахнутое окно, из которого тянуло терпким запахом пыли и веселым ароматом свежего сена.
Метрах в пятидесяти от правления, на перекрестке, остановилась машина. Из нее вышел сухопарый мужчина в холщовом картузе, с маленьким чемоданчиком в руке. Приезжий поблагодарил шофера, и тот ответно с почтением приподнял свою кепку.
Так как я по собственному опыту знал, что водителей попутных машин уж в чем, в чем, а в излишке вежливости обвинить никак нельзя, то решил, что мужчина с микрочемоданчиком какой-нибудь известный деятель районного масштаба.
Но приезжий вел себя необычно. Он быстрыми шажками пересек улицу, заглянул в распахнутое окно ближайшей избы, покрутил головой, словно прислушиваясь к чему-то, и зашагал дальше.
Холщовый картуз, мелькая среди домов и огородных плетней, пересекая улицу, снова скрывался. Он двигался каким-то особым маршрутом, то удаляясь от дома правления, то показываясь совсем рядом.
«Кто это? — гадал я. — Радиотехник? Но на крышах большинства домов, куда он заходит, нет антенн. Заготовитель кротовых шкур?»
Но все мои домыслы не объясняли его поведения.
Возле правления обладатель холщового картуза оказался в тот момент, когда долгожданная бричка с председателем колхоза наконец-то подкатила к крыльцу.
— Ты, корреспондент, прости, — сказал председатель, завидев в окно мою физиономию, — я у трактористов застрял. Но считай, что тебе повезло нынче: вот знакомься — Минутыч. Мой советник по колхозным делам.
Мужчина с чемоданчиком довольно равнодушно приподнял свой картуз, затем снова натянул его на голову.
Минутычу было лет под шестьдесят. Светло-коричневое лицо было покрыто тяжелыми глубокими морщинами. Такими глубокими, что солнце не сумело опалить их до дна, и стоило Минутычу улыбнуться, как морщины расправлялись и лицо его покрывалось сеточкой белых бороздок.
— Ну, как у нас на сегодняшний день обстоят дела? — спросил «глава», когда я и Минутыч вошли в председательский кабинет.
