охальника!..
Сокольничий крепко ухватил Петруху за плечи — не пошевельнуться.
— Эй, караул!.. — орал сокольничий так, словно его резали. — Сюда!.. Держу-у-у!..
Стражник одним прыжком одолел отделяющее его от Петрухи расстояние. Вцепился, как клещ, в зипун, запустил руку за пазуху, вытащил Скомороха, бубен. Закричал радостно:
— Изловил Петрушку!
— Веди скорее! — заторопил сокольничий. — А то упустишь!
Толпа начала наползать на Петрушку, стражника, сокольничего. Неизвестно, чем бы кончилось дело, но подошли, откуда ни возьмись, ещё два стражника.
Узнав, что задержан скоморох Петрушка, стражники обрадовались. Однако разглядывали его с сомнением: молод очень и собою невзрачен.
Стражник показал товарищам своим куклы и бубен — улики. Глаза боярских слуг алчно засверкали: пожалуй, от княжеской награды за поимку смутьяна Петрушки хотя бы малая толика да им перепадёт, — торопливо повели Петруху с базара.
Сокольничий то сзади семенил, то сбоку забегал — не терпелось ему пред княжескими очами предстать вместе с Петрухой. Говорил, захлёбываясь от злости:
— Я из-за тебя, скоморох проклятый, чуть под батоги не пошёл! За шляпу земли греческой я ещё с тобой рассчитаюсь! Обманул князя-батюшку!.
— Какой он тебе батюшка, — усмехнулся Петруха, — когда ты в два раза старше его. Скорее уж — князь-сынок!
— Потом посмеёшься! — зашипел сокольничий. — Я за тобой нынче с утра слежу… Всё думал — как бы не обмишуриться. У куклы твоей один голос, у тебя — другой. Вид вроде не скомороший…
— Я бы его за Петрушку-скомороха никогда не признал, — сказал стражник. — Ни в жизнь! Ишь, каков хитрец!
— Прямо к боярину-батюшке его ведите, к Безобразову! — приказывал сокольничий. — Он сыск объявил, он и правёж поведёт!
— И боярин тоже твой батюшка? — покачал головой Петруха. — Оно и видно, ты весь в отцов пошёл!
— Наградят тебя, дядя, — завистливо поглядывая на сокольничего, проговорил стражник. — Ох и богато наградят, по-княжески!..
…Князь и боярин тотчас же приказали привести Петруху к себе.
Увидев небольшого востроносенького парнишку, они удивились.
— Это ты Петрушка-скоморох? — растерянно спросил боярин. — Ба, так ты же ко мне с выкупом приходил? А?
— Приходил, — подтвердил Петруха.
— Смел, вор! — злобно произнёс князь Брюквин. — За шляпу с тобой я сполна рассчитаюсь! Опозорил моё имя, скоморох окаянный!
— Батогами могу тебя угостить! Ешь, не жалей! — тяжело усмехнулся боярин. — Сколько, князь, он батогов выдержит? Сто либо вдвое?
— Сперва в яму его, на цепь! — закричал князь. — Не поить, не кормить!
И когда увели Петруху, князь сказал боярину:
— Что батоги! Я ему казнь пострашнее придумал!
…В яме, расположенной под каменными боярскими хоромами, уже сидел на цепи какой-то мужичок.
Петруху приковали за ногу и за руку ко вделанному в стену кольцу.
Сокольничий, которому князь на радостях простил историю со шляпой, самолично проверил работу кузнецов: чтобы цепь крепко держала скомороха.
— Ты нас ещё повеселишь, Петрушка! — весело молвил он. — Посмотрим мы на твои скоморошества!
Сокольничий пнул Петруху ногой, плюнул на него и вышел, заперев на три засова толстую, с набитыми поверх дерева железными полосами, дверь.
Петруха чувствовал себя как-то странно. Он знал, что живым ему отсюда не уйти. Но ужаса перед ожидающей его расправой не было. Может быть, оттого, что дело, о котором он не забывал ни на минуту ни днём ни ночью с самой масленицы — выкуп скоморохов, — теперь было позади. Может быть, потому, что в своём скоморошьем деле Петруха наконец испытал настоящее большое счастье, ощутил свою силу, могущество своих кукол. Скоморох Петрушка уже вырвался из его рук, рук Петрухи, пошёл гулять вместе с ватагами по Руси… Попробуй убей его! Посади его в яму, за тридевять замков!
— Ты что ж, парень, будешь сам скоморох Петрушка? — недоверчиво спросил прикованный мужичок. — Как же это тебя изловили-то, ай-ай-ай!
— Ай-ай-ай! — отозвался Петруха. — Вот точно так и я сказал, когда меня на базаре схватили. Уж очень я на себя надеялся, вот и попался. А ты здесь за какие провинности?
— За волос за седой сижу, — немощным голоском проговорил мужичок. — Я дворовый, боярский. Приказал мне боярин собольи шкуры, все какие есть, перещипать.
— Как — перещипать? — заинтересовался Петруха. — Не ведаю.
— А что такое щипец, ведаешь? Это маленькие этакие щипчики. Ими белые волоски из собольего меха вырывают. Соболь-то, он чем темнее, тем дороже. Вот я и щиплю. День щиплю, другой, неделю, одну, вторую… У меня от этих соболей в глазах рябь пошла. Ну и пропустил один волосок.
— А батогов не хочешь? — голосом Безобразова спросил Петруха.
Мужичок так вздрогнул, что цепь жалобно звякнула.
— Ох и схоже! Ну чисто боярин! Аж дрожь пробила! Да, всё было… И батоги… А теперь вот на цепь посадил боярин-батюшка! Неделю приказал сидеть.
— Тьфу, — сплюнул Петруха. — Слушать тошно. Сажают, аки пса, человека на цепь, а тот злыдня своего батюшкой кличет!
Мужичок испуганно, насколько цепь позволила, отодвинулся от Петрухи, закрестился, забормотал молитву.
Петруха повертелся-повертелся, отыскивая более удобное положение, заснул.
— Господи, прости меня грешного! — истово крестился мужичок, косясь на спящего скомороха. — Меня завтра из ямы выпустят на белый свет, а его смерть лютая ждёт. Я заснуть не могу, а он спокойно сон смотрит. Что ж это за люди, скоморохи, такие, прости меня господи, что даже страху не подвластны?..
…А Петрухе и на самом деле уготована была смерть лютая.
Князь её придумал, а боярин доволен остался: устроить медвежью травлю. Того зверя, которого князь на охоте поймал, каждый день псами травили. Зол зверь стал, за прутья хватался, вся клеть ходуном ходила. Пришлось вторую клетку ставить, а то, не ровен час, вырвется медведь во двор, пойдёт всё крушить на своём пути, не разбирая, где холоп, а где барин.
Челядь всю ночь готовилась к медвежьей потехе. Малый двор возле псарни, который был обнесён бревенчатой стеной в сажень высотою, превратили в арену. Поверх стены устроили балкон. На балконе поставили места для зрителей, устелили лавки коврами, для боярина и князя принесли кресла из хором.
— Пусть-ка даст последнее представление скоморох! — смеялся князь, поднимаясь по лесенке на балкон.
И князь и боярин разрядились, словно к царю на поклон: в золочёных кафтанах, поверх богатые шубы.
Дочка боярская — князева невеста — так раскрасилась, что и лица не видно: по белой краске нарисовала чёрные брови, красные, яблоками, щёки.
— Вот уж Безобразиха-то, право слово! — шептались меж собой дворовые. — Вечером такую личину увидишь — подумаешь, лешего встретил!
Боярин, который уже с утра немало выпил, приказал принести подогретый мёд.
Слуги поднесли всем сидевшим на балконе кубки и чарки с тягучим золотым напитком.
В калитку втолкнули раскованного Петруху, оставили его посреди арены.
