Солнце стоит в зените. Горные снега ослепительны. Потрескивает, остывая, мотор.
Дорога прямо уходит в гору. Черной веревкой она пересекает склоны и теряется где-то в кедраче.
Но вот из кедрача выпадает зеленая капля. Она катится вниз, видны уже зеленая кабина и солнечные отблески на краске.
— Новенький «газон», — замечает Макаренко.
«Газик» весело мчится навстречу остывающему «КРАЗу».
— Стой!
«Газик» тормозит. Из кабины высовывается молодое розовое лицо. На дверце нарисован красный флажок: «Ударник коммунистического труда».
— Привет ударнику от ударников!
Макаренко протягивает юнцу пачку «Беломора». Это вроде верительной грамоты при дипломатическом знакомстве. Без «Беломора» не начнешь серьезного разговора.
Но парень отказывается.
— Не курю.
— Так, так… медицину уважаешь. Спешишь?
— Спешу.
Танке не в силах вынести дипломатии Макаренко.
— Ты лясы не точи! Прямо объясни человеку.
Макаренко вздыхает и объясняет. Солярка кончилась. Надо съездить на станцию и привезти бочку. Или хотя бы три канистры. Вот, собственно, и всё.
У парня вытягивается круглое лицо.
— Обратно ехать? У меня график…
Он нажимает стартер.
— Ну его! — Танке машет рукой. — Сквалыга!
Макаренко вскакивает на подножку «газика».
— Слушай, парень, ты знаешь, что такое комсомольская стройка без электрической энергии? Да заглуши ты мотор!..
И он объясняет розовощекому, что такое стройка без энергии. Потом объясняет, что такое, по его мнению, ударник коммунистического труда. Это, считает Макаренко, не просто гонять по графику. Это не просто театры посещать и читать новинки литературы. Для этого надо за душой кое-что иметь…
— Хватит политграмоту читать, — говорит парень. — Садись в кабину. Поехали.
…У последнего перевала забавное название — Пыхтун. Здесь, в горах, два перевала со смешными именами — Смехтун и Пыхтун. Какой-то острый на слово человек, вроде Саши Макаренко, дал перевалам прилипчивые имена.
Тот, кто сумел вылезть на Пыхтун, может считать себя победителем. Будут ещё горы и сопки, но куда им до этого перевала! Так, мелочь.
Искрятся острые вершины трехтысячников, а в распадках уже тень. Третью ночь встречает «КРАЗ» на пути к стройке.
На Пыхтуне снова гололедица.
Макаренко медленно подводит машину к виражу. За нависшей скалой дорога делает крутой поворот, карабкаясь к седловинке. С одной стороны скала, с другой — почти отвесный обрыв. Здесь кедрач, значит высота порядочная. Кедры любят высоту.
Сказывается усталость. Руль делает попытку вырваться из натруженных рук. Танке рядом с Макаренко сидит, утопив подбородок в воротнике. Голова его отсчитывает такт, как метроном. Глаза полузакрыты. Макаренко осторожно начинает вписываться в поворот.
Колеса вдруг срываются, словно им надоела черепашья осторожность. Они жаждут скорости. Они кружатся на скользкой ледяной корке.
Буксовка на крутом вираже.
— Тиша, песок!
Танке хватает лопату. Но песка нет — израсходован.
На трейлере должен быть ещё мешок с цементом. Он только что лежал здесь… Выпал. Где-то неподалеку.
Танке бросается вниз по дороге. Падает на льду. Катится. Вон там, в двухстах метрах, бумажный мешок.
Макаренко еле удерживает машину на крутом склоне. Стрелка тахометра падает.
Где этот Тишка Танке, длинный черт?
Тиша бежит вверх, хватая ртом горный холодный воздух. Он прижимает к груди тридцатикилограммовый мешок.
Ну, быстрее, быстрее! Ноги подгибаются. Когда-то Танке хорошо бегал стометровку. Но только без мешка с цементом. Бегать стометровку с мешком цемента на руках — этому его нигде не учили.
Двигатель глохнет. Схваченные тормозами колеса медленно утюжат дорогу, оставляя за собой черный лоснящийся след. Шестьдесят тонн металла едут к обрыву.
И в эту секунду, почти падая, Танке высыпает мешок под колеса. Тягач как будто натыкается на стенку. Он застывает. От черных колес идет пар.
Серый спасительный порошок надежно скрепил дорогу и колеса.
…На четвертые сутки «КРАЗ» остановился у длинной избы-пятистенки, над окнами которой алело полотнище с белыми буквами: «Добро пожаловать!» «КРАЗу» предстояло одолеть ещё не одну сотню километров, но самые опасные реки и самые высокие горы позади.
Турбина будет на стройке. Те тысячи строителей, которые ждут её, могут быть спокойны. Турбина будет вращаться. Пусть только не жалеют для неё пару.
Шатаясь, Макаренко и Танке вошли в заезжую.
Шоферы сидели за дощатым столом и ужинали. Консервные банки сияли под голой электрической лампочкой серебристой жестью. Пахло свежим чаем и хлебом.
— Я на «МАЗе», друг на «КРАЗе»! — заорал кто-то из шоферов, увидев Макаренко.
И замолчал.
Макаренко приветственно поднял руку. Лицо его изобразило что-то близкое к улыбке. Он и Танке прошли в одну из комнат и захлопнули дверь. Водители молча глядели им вслед.
Шофер может понять шофера без слов.
Потом один из шоферов взял тетрадь, в которую записывали жалобы и пожелания, вырвал листок в косую клетку и, крупно красным карандашом выведя надпись, прилепил хлебным мякишем листок на дверь: «Не тревожить, не стучать. Спят ребята с «КРАЗа».
Николай Устинович
След человека
1
Нелегкое дело — отмахать по тайге с пудовой котомкой за плечами более тридцати километров в короткий осенний день. Именно об этом подумал Егор Кочергин, когда перед ним неласково сверкнула холодной сталью река. И, кажется, только теперь, когда дошел до реки, где, возможно, ждал его
