жизни.
— Где Данила? — трясла его за руку Люда, не в силах поверить своим глазам. Зигмас забрел по пояс в воду, дальше шла черная глубь, пенистый поток сбивал с ног. Но Люда не могла ничего понять, она всё лезла поперек течения, порываясь броситься вплавь.
А потом до них донесся еле слышный вздох. У противоположного берега из воды показалась черная голова. Это был Данила, воскресший из мертвых. Данила шел, нагнувшись вперед, спотыкаясь, опустив руки. Вот он подобрался к выступающему из воды камню и уперся в него подбородком.
Переправились на ту сторону, но никак не могли добраться до Данилы. Не пускало течение. Отдохнув, тот вылез сам. Прижатые к бокам руки почти почернели: их оттягивали чемоданы.
— Чертовски великолепные камни! — Данила пытался улыбнуться, но голос его прерывался. — Такой чудесный якорь…
В снегу торопливо выкопали яму, развели костер, переодели Данилу в сухую одежду, а он всё никак не мог согреться. Люда из куска брезента соорудила у костра экран, от которого, как от печки, по яме распространялось тепло. Забыв обо всем на свете, девушка прижалась лицом к груди Данилы. Данила в забытьи ласково гладил Люду по голове. Зигмас и не подозревал, что у начальника могут быть такие нежные чувства.
Обтаявшие края ямы сверкали, как стеклянные. От брезента шел пар. Данила уже сидел, укрытый всеми одеждами, а сверху — грудой кедровых веток, и ничего не говорил — словно просто отдыхал после тяжелой работы.
— Послушай… — Зигмас замялся: разговоры между ними до сих пор не доставляли особого удовольствия ни тому, ни другому. — Неужели ты не перепугался? Я бы… да и всякий другой… Черт знает, что стал бы человек выделывать!
Данила улыбнулся, взглянул на Люду, словно спрашивая совета. Она тоже улыбнулась, но иначе, по- своему.
— Что ты! Я крепко струхнул… — После каждой фразы Даниле ещё приходилось останавливаться. — Струхнул: а вдруг да испугаюсь по-настоящему? Тогда всё. Тогда бы не выкарабкался. Да где там!.. С перепугу у человека весь кислород в поджилки уходит.
— Хорошо. Допустим, я тебя понимаю… — Зигмас придвинулся поближе. Больше он не мог держать камня за пазухой. — Ну, а вообще? О нашем походе? Ведь ты знаешь, — Зигмас замялся. — Ну, а если бы мы не нашли охотников на месте? Тогда… Ты ведь понимаешь, ты сам сибиряк…
— Я с Сивцева Вражка… Есть такой в Москве.
— Ну всё равно! Ты давно… когда ты кончил?
— В позапрошлом.
Зигмас опустил руки: стена, разделявшая их, нисколько не уменьшалась.
Однако Данила не забыл невысказанного вопроса Зигмаса.
— Выходил ты когда-нибудь на марафонский бег? — спросил вдруг Данила.
— Нет, где уж мне!.. Сам знаешь, какой из меня спортсмен.
— Да я совсем не про спорт! — Данила досадливо нахмурился. — Не хотел я тебе говорить, ты у нас человек случайный. Через пару дней расстанемся, и поминай как звали. Но ты скажи, у тебя когда-нибудь разрывалось сердце от счастья?
Зигмас молчал.
— Каждому нужно покрыть свою марафонскую дистанцию. Всего себя бросить в бешеный темп. Бежать, когда уже отказывает сердце и всё затягивается туманом, когда ты чувствуешь, что сделал всё, а говоришь себе «ещё»! Тебе помогают тысячи незнакомых людей. Потомков, если тебе так хочется. Понимаешь? Им ты оставляешь свои дела. Геологическую карту, шахты, шоссейные дороги в тайге! Распаханную целину!
Данила обеими руками дернул ворот: ему уже стало жарко.
— На свете немало несчастных людей. Они немножко любят, немножко ненавидят. Обнимут — и сразу отпустят. Дышат — да только одной половиною легких. Помирают — и сами не знают, почему они такие несчастные.
Шуршал на ветках тающий от костра снег.
Зигмас чувствовал себя странно, будто во сне. Ему показалось, что с Данилой не случилось никакого несчастья. Данила такой, как всегда. Вот он даже не кутается в одеяло, грудь нараспашку!
— Так это и есть твой марафон? — Зигмас покраснел, сообразив, что, пожалуй, не так надо задавать этот вопрос.
— Нет… Должно быть, ещё нет. Может, в будущем… — Данила говорил совершенно спокойно, словно о будничных вещах. — Надо пробовать ещё и ещё. Если удалось один раз, трудно дальше жить по-старому… Буду проситься в управлении на Чукотку… Есть там одно место, я знаю…
— И Люда с тобой?
— Да, и Люда, и Петя. Мы друг другу нужны.
Петя сидел, упираясь руками в ветки и гордо откинув голову. Пете всего шестнадцать лет. Для Люды же вообще, кроме Данилы, ничего не существовало.
Утром на уцелевшей лодке они двинулись дальше. Переплыли ещё два-три порога, а потом река стала уже слишком глубокой, чтобы её могли стеснять какие-то пороги и водопады. Лишь местами приходилось прорубать ледяные перемычки.
У берега моря их ожидал вызванный по радио маленький буксир с громким именем «Робеспьер», насквозь пропитанный запахом селедки. Седой капитан с нервно подергивающимся лицом божился, что если по дороге застигнет их шторм, то он укроется в первой попавшейся бухте и там зазимует.
…Неделю спустя с чемоданами в руках они стояли на деревянном причале, удивленные обилием людей и городским шумом. Тут же, над гаванью, светилась вывеска с надписью «Ресторан «Север».
Багаж они свалили на некрашеный пол, поручив его попечению швейцара. Только чемоданы и завернутые в палатку образцы Данила поставил так, чтобы не терять их из виду. Люда побежала за последними радиограммами: «Только взглянуть — и обратно».
Данила с подчеркнутой торжественностью вручил Зигмасу меню.
— Командуй парадом! Я слышал, как ты хвастал. Что ж, показывай свое городское воспитание.
Вернулась Люда, раздала письма, радиограммы.
— Для вас тоже хорошее известие, — Люда протянула Зигмасу синий листок. Она в первый раз сказала ему «вы».
Это был ответ министерства на заявление, поданное ещё летом. Зигмаса вызывали домой, в Вильнюс.
— Что мы кушаем? — Люда не могла усидеть на месте. — Зигмас выбирает. Вот наедимся!
— Стало быть, отделался ты и от Данилы, и от тайги, и от всего прочего. С чем и поздравляю! Думаешь, я не видел, как тебе было со мной трудно? — Данила холодно рассмеялся, откинув голову.
— Есть хочу! — нетерпеливо топал ногами Петя.
Официантка стояла рядом и ждала.
— Будьте добры, четыре порции горохового супа, — тихо сказал Зигмас.
Петя и Люда зашумели.
— Спятил совсем! — Петя провел ладонью у подбородка. Они ещё ничего не понимали.
— Зигмас? — Данила хлопнул ладонью по столу, и посуда со звоном подскочила. — Подумай! Ты же сам говорил, какой из тебя спортсмен…
— Четыре… супа, — упрямо повторил Зигмас.
Примечания
1
