незаметно. Жилое помещение находилось в пещере с широким входом. Около нее за валуном стоял пулемет. На высокой скале капитан заметил замаскированный дот. Одна амбразура выходила к морю, из другой просматривалось побережье. С тыла этому доту ничто не угрожало: по отвесной круче метров тридцать высотой ни подняться, ни спуститься, видимо, было нельзя. Словом, станция представляла собой крепость, которую можно одолеть либо измором, либо внезапным ударом. Немцы хотя и вели себя осторожно, но были уверены в безопасности.
Выходили они редко. Голованов насчитал девять человек. Они вели наблюдение за погодой и морем.
Короткий полярный день угас. Вечером подошла вся команда катера. Голованов изложил им нехитрый план операции. Его несколько озадачило настроение экипажа. Этих на первый взгляд сугубо штатских людей не взволновала предстоящая схватка. Они взялись за дело, будто всегда только и знали, что громили доты. Синцов с Зябликом сразу же деловито стали распутывать просмоленный шкертик и связывать гранаты.
— Зачем вам, дедуня, гранаты? Вы всех фрицев бородой распугаете, — зубоскалил Зяблик.
— Дедуня да дедуня! Для тебя я Матвей Игнатьевич, а не дедуня! — сердился старик.
— Проверим часы, — сказал Голованов. — Запомните, начнем в два тридцать. Разом.
Перед каждым он поставил задачу. Люди зарядили автоматы, взяли связки гранат.
— Может, шуганем сначала да выманим наружу? — прошептал Зяблик. — Хоть на живых поглядеть…
— Насмотришься. Замри! — оборвал Синцов.
Неподалеку от станции матросы залегли. Несколько раз выходили гитлеровцы и, быстро сделав дела, снова скрывались.
— Товарищ капитан, — прошептал Лазарев, — подобраться бы к окну с той стороны, где обрыв, да туда бы гранатку!
— Не подойти. Скала почти отвесная.
— Когда-то по горам лазил. Разрешите?
Голованов поглядел на остроносенькое лицо боцмана. Взрывной волной его наверняка снесет на камни. Стоит ли рисковать? Но, может быть, удастся пробраться к доту по каменной лестнице?
— Большой соблазн, старшина… Только…
— Понимаю, — Лазарев крепко сжал локоть Голованова, — все же разрешите попробовать…
— Ладно, — согласился капитан. — Бросайте связку, как только завяжется бой. Товарищ Никишин! Подстрахуйте Лазарева. Зяблик и Синцов, обходите слева. Мы с Якушкиным пойдем прямо на вход в помещение.
Никишин с матросами скрылись в темноте.
Когда часы показали два с четвертью, капитан потянул Якушкина за собой.
В это время по обрыву медленней улитки перебирался Лазарев. Когда он подполз к скале, на которой стоял дот, то увидел каменную лестницу, но подниматься по ней не решился — она могла быть снабжена сигнализацией. Тогда он решил подниматься к доту с тыла.
В скале он находил едва заметные щели и почти висел на руках над обрывом, стараясь не смотреть вниз, где был Никишин и где зубьями торчали гранитные скалы.
С каждой минутой автомат, заброшенный за спину, и связка гранат тяжелели. Пальцы онемели давно. Носки сапог держались на каких-нибудь трех сантиметрах выступа в скале.
Все ярче разгоралось полярное сияние. Оранжевые и голубые полосы брели по темной глубине неба, сталкивались и неожиданно исчезали, рождаясь уже в другом месте.
Голованов полз вперед. Под коленями и локтями похрустывал снег, в горле першило. Когда мог вырваться кашель, он доставал платок и начинал его жевать. Наконец, немного отдышавшись, он поднял глаза на темнеющий остов скалы, где стоял дот.
Лазарев уже подобрался к амбразуре с тыльной стороны дота. Немцы спали, но сквозь темную штору проникал слабый свет аккумуляторной лампочки. Три метра лежали между Лазаревым и амбразурой. Лазарев подумал, что если он бросит связку гранат, то взрывная волна непременно сбросит его с уступа на камни. «А может, удержусь? — подумал он и усмехнулся краешком губ. — Нет, не удержаться…»
Он прижал горячий лоб к холодному и колючему, как наждак, камню. «Сколько сейчас времени? Плохо, что не могу посмотреть на часы». Левая рука вцепилась в щель, а правая держала гранаты. За спиной — обрыв. До амбразуры три метра. Он услышит выстрелы и бросит связку. Лишь бы хватило сил провисеть вот так до начала боя. Его не испугала нелепость смерти, на войне всегда кто-то умирает, кто-то выживает, но досадно было, что смерть придет в первом бою…
Вдруг внизу тяжело, с натугой грохнул взрыв. По камням плеснулся рыжий огонь. Лазарев услышал — в доте кто-то сонно вскрикнул и, что-то сбив на пол, бросился к пулемету.
— Только бы сил хватило! — и он швырнул гранаты…
На скале почти одновременно взметнулся еще один взрыв — прямо перед входом, ослепительно яркий, но его уже не увидел Лазарев…
Трое гитлеровцев вырвались из дымного входа в пещеру, стреляя наугад из автоматов. Один из них волочил за собой пулемет. Через мгновенье он уже стрелял, взметывая каменистую пыль там, где лежали Голованов и Якушкин. Кто-то из немецких солдат успел добежать до скалы, где дымился развороченный дот, и включить прожектор. Резкий свет ослепил матросов.
«Неужели не прикончим?» — Голованов швырнул гранату в пулемет. Но она ударилась о скалу и отлетела, разорвавшись между ним и фашистами.
С воем и свистом пули секли камень и лед. Пулемет яростно бил по освещенному кругу, и Голованов понял, что если его не подавить и не уничтожить прожектор, то гитлеровцы перестреляют их. Он уже приготовился швырнуть новую гранату и вдруг увидел Зяблика. Поднявшись во весь рост, тот пошел на пулемет. Сделав шага три, вздрогнул, но устоял на месте и как-то боком, обхватив обеими руками связку гранат, двинулся вперед. На его суровом лице дрожал отблеск пулеметного огня. Шаг. Еще шаг. Еще…
— Тойфель! Дас ист тойфель! — вскрикнул немец.
Еще шаг. И взрыв заглушил треск пулемета.
В это время Никишин, пробравшись к немцам сбоку вместе с Синцовым, спрыгнул в траншею, вышиб ногой покосившуюся дверь. И грудью наткнулся на автоматное дуло. Прикладом лейтенант выбил из рук гитлеровца оружие, другой же немец, боясь застрелить своего, отшвырнув автомат, вцепился в его форменку. Все трое свалились на лед. Падая, Никишин пнул ногой одного гитлеровца в низ живота. Тот отлетел к ногам Синцова. Старик размахнулся и, крякнув, опустил приклад на голову врага.
Никишин явно уступал в силе немцу. Железными клешнями потных рук тот сдавил ему горло, в глазах бешено закрутились красные круги, и все погасло…
Очнулся он оттого, что щеки сильно обжигал снег. Он приоткрыл глаза и увидел бороду Синцова. Старик отчаянно тер ему лицо.
— Живой! — закричал Синцов. — Ей-богу, живой!..
Никишин увидел склонившихся над ним Голованова и Синцова. Рядом на снегу лежали неподвижно Зяблик и Лазарев.
— Все? — прошептал он.
— Слышишь, как тихо? — сказал Синцов. Кругом была глубокая тишина. Над мертвыми камнями и снегом покачивались только робкие сполохи сияний.
В. Карпов
ПОСЛЕДНЕЕ ЗАДАНИЕ
