взмахнул рукой. — Действовать пора! Уверен, что нам не составит труда его расколоть.
— Горячишься, Игорь Дмитриевич, — нахохлившись, проговорил Головачев. — К прокурору за санкцией на арест идти, на мой взгляд, рано…
— Кстати, Дудин, что с родственниками Лобова? — спросил подполковник Ковалев, привычно поиграв бровями.
— Удалось убедить их поддержать нашу версию. Они понимают, что это в интересах самого Лобова.
Ковалев наклонил голову в знак согласия и обратился к Головачеву.
— Олег Федорович, а как решили с Артюховой?
— Получены результаты повторной судебно-медицинской экспертизы, — ответил Головачев. — Они подтвердили наше предположение, что второй удар был нанесен со значительно большей силой, чем первый. Далее, по заключению экспертов, Мальцев в момент второго удара находился на земле, то есть удар нанесен сверху вниз… Словом, я вынес постановление об освобождении Артюховой из-под стражи с подпиской о невыезде. Хотя, конечно, она будет привлечена к уголовной ответственности за нанесение телесных повреждений.
— Судя по данным оперативного наблюдения, объект пока ведет себя спокойно, — произнес Ковалев. — Тем не менее в любой момент можно ожидать его активизации. Поэтому определенные дополнительные меры надлежит принять. Мы здесь посоветовались с Олегом Федоровичем. Предстоит, товарищи, вот что…
ЕРМОЛАЙ
1
В последнее время его все чаще мучило ощущение близкой опасности. По вечерам он не мог уснуть, подолгу ворочался в смятой постели, вставал, шел на кухню и курил, потом принимал снотворное, едва забывался тяжелым сном, а вскоре пробуждался с чувством тоскливого одиночества. Его встревожил повторный вызов к следователю для уточнения показаний. И тревога стала невыносимой, когда он услышал от жены о неожиданном визите подозрительного водопроводчика, которому зачем-то понадобились его рукавицы.
То, что тогда на пустыре в сумасшедшем угаре он потерял одну из них, было, конечно, непростительно. Он осознавал, что это — оплошность, последствия которой трудно предугадать. В остальном он считал, что все обошлось благополучно: ему удалось уйти незамеченным. Правда, порой его посещало сомнение, разумно ли он поступил, подарив Лехе Лобову часы Мальцева? Но тут же отгонял эту мысль. Он строго-настрого приказал Лехе никому и никогда не говорить, откуда у него эти часы. Впрочем, что сейчас над этим понапрасну ломать голову? Дело уже сделано, и не просто от щедрот душевных этот подарок, а для другого важного дела.
Это другое, что не давало ему свободно дышать, была расписка, которую год назад он вручил Мальцеву, взяв у него взаймы три тысячи рублей на покупку автомобиля. Пока им не найдена расписка, где указаны его фамилия, имя и отчество, он не мог чувствовать себя в безопасности.
Вот для чего ему был нужен Меченый — его руки, его опыт, наконец, его инструменты, которые он все еще хранил на всякий случай где-то в тайнике. О Лобове он подумал сразу же, в тот угарный вечер, когда прибежал домой с пустыря — взвинченный, обескураженный неудачей, — тем, что расписки у Мальцева с собой не оказалось… (Потом он будет не раз вспоминать этот вечер с чувством странной раздвоенности: будто одна половина его терзалась и ужасалась тому, что произошло, другая — холодно анализировала случившееся и обдумывала возможные последствия.)
Нет, нет, внушал он себе, ему не хотелось смерти Мальцева. Он пошел за ним не для того, чтобы убивать, а в надежде еще раз объясниться, убедить, доказать, что не в состоянии сейчас отдать эти злополучные три тысячи, ибо и так был по уши в долгах: переезд на новую квартиру, ремонт, покупка импортного мебельного гарнитура, обустройство садового участка… Но Вася Мальцев ничего не хотел понимать и домой не зашел, а вызвал его по телефону к подъезду, оторвав от хозяйственных дел.
Он привык, что Вася постоянно куда-то торопится, и в этот вечер, оказывается, ему тоже надо было спешно побывать в гараже своего дружка Сереги Лаврикова. И настроен был Мальцев недружелюбно и все порывался поскорее уйти.
«Ермолай, — сказал он чужим голосом, — я тебя сколько раз предупреждал, что пора возвращать монеты? Теперь не взыщи. Я сегодня потратился, у жены юбилей, все сегодня выложил, сам на мели, понял? Так что деньги на бочку! А не то…»
Мальцев ушел от него энергичным шагом человека, уверенного в своей правоте, а он медленно и понуро поплелся за ним, тупо глядя в его быстро удаляющуюся, узкую и оскорбительно невозмутимую спину. Возникшее в нем первоначально острое чувство унижения сменилось чувством злой и бессильной ярости. Почему, почему он очутился в такой, как ему представлялось, постыдной зависимости от человека, которого он во всех отношениях ставил ниже себя? Был искренне убежден, что Васька Мальцев точно звезд с неба не хватал: десятилетку и ту вытянул в основном на его подсказках, а уж как институт кончил — так это вообще никому не ведомо. Но тут же мелькнула и другая, ущербная, уничижительная мысль: «Васька хоть что-то может… А ты на что горазд? Чего добился в жизни?»
Он бросал себе хлесткие обвинения, и это лишь прибавляло горечи. Нет, мир устроен нелепо. Надо же так, чтобы все неприятности враз сошлись клином? На работе прошел слух, что тему, над которой он бился, закрывают. Ринулся выяснять — ворвался в кабинет начальника, нагрубил… Дома — затянувшийся изнурительный ремонт, капризное недовольство жены… А нынче Васька со своими претензиями… От этих мыслей в горле застрял комок обиды и слепой злости — на себя, на Мальцева, на всех. Он всю жизнь завидовал людям успеха, а Мальцев был в его глазах одним из них и при том самым ничтожным.
Поглощенный этими размышлениями, он замедлил шаг, далеко отстав от Мальцева, фигура которого маячила в сумерках уже около гаража. Но едва достиг гравийной дорожки, как услышал впереди крик, звяканье металла. Присмотревшись, он различил, что наискосок через пустырь двигалась чья-то тень. Он напряг зрение: рассыпав по плечам светлые волосы, не замечая его, тяжело спотыкаясь, бежала женщина.
Еще ничего не понимая, он бросился к гаражу, увидел распростертого на земле Мальцева, услышал его частое и хриплое со стоном дыхание. Он подумал, что надо немедленно оказать первую помощь, но случилось нечто непостижимое и неожиданное: сунув рукавицы под мышку, он, еще не отдавая отчета в том, что и зачем все это делает, стал с лихорадочной поспешностью обшаривать карманы лежащего, вытащил бумажник… Внезапно прозвучал голос очнувшегося Мальцева, он почувствовал судорожную, сильную хватку его пальцев, вздрогнул и замер. Но лишь на мгновение. Волна испуга, ненависти, жгучего стыда разом вздыбилась в нем, и рука его автоматически, с неумолимой, злой силой сжала брошенную рядом лопату…
Спустя минуту, когда в голове прояснилось, он еще раз подивился себе — теперь уже тому, с какой ледяной расчетливостью начал заметать следы: тщательно протер рукавицей древко лопаты и аккуратно положил ее на прежнее место, разровнял гравий, проверил, не выпало ли невзначай из кармана что-нибудь взятое у Мальцева. Потом, осторожно ступая по крупным камешкам, вернулся к проезду. Лай чьей-то собаки у ближних жилых домов заставил его поторопиться, и вот тут-то, очевидно, впопыхах он обронил правую рукавицу, которую после, как ни искал, не мог найти.
Позже, дома, он скрупулезно исследовал каждый сантиметр своей одежды: нет ли пятен крови. Затем тщательно спрятал присвоенные вещи, принял горячий душ и к приходу жены (она в этот вечер задержалась у подруги) выглядел уже почти нормально. Еще позднее его неудержимо повлекло на улицу. Он долго прохаживался около дома, переждал, пока по направлению к пустырю не проехала «скорая
