План «отмаза» такого поворота событий не предусматривал. Михаил уперся, но под ножом бандитов согласился.
– Вдруг мы запамятовали чего, вдруг не то заберем, – дружелюбно объяснил ему Груша. – Боишься? Хорошо. Десять процентов товара – твои. Нет? Ладно, я добрый. Будешь в общей доле.
Вход в квартиру Пети Кита преграждала стальная дверь с сейфовым замком. Ворам пришлось на веревках спускаться с крыши на балкон девятого этажа. Квартиру ограбили, но на улице началась операция захвата, прошедшая крайне удачно. Группу оперативники взяли с поличным, после артистично, пусть и экспромтом, сымитировали побег с места преступления наводчика Мордашки, но… кто знал, что на одном из уголовников висело дело, расследуемое прокуратурой? Потянулись нити, началось копание в подробностях, и – выплыл факт присутствия некоего Михаила Аверина при ограблении квартиры спекулянта… В этот факт, как оголодавший бродячий пес в кусок парного мяса, вцепился дотошный молоденький прокурорчик, требуя у Дробызгалова непременной выдачи соучастника.
– Не соучастник, наш человек, – терпеливо втолковывал чиновному долдону Дробызгалов, с ненавистью впиваясь взглядом в его розовые, молочные щечки. – Внештатник, так сказать…
– Подследственный Кротов, – строго чеканил на это слуга закона, имея в виду Петю Кита, – показал: ваш внештатник – профессиональный спекулянт, вращающийся в среде организованной преступности, махровых бандитов…
– Выполняет работу, – корректировал Дробызгалов.
– Какая работа! Наживается под вашей опекой! – недоумевал молокосос.
Ну, что скажешь! Тут-то Дробызгалов не выдержал. Обозвал прокурора индюком, ничего не смыслящим в оперативной работе, да и не только индюком, и тот, оскорбленный, ринулся плакаться в жилетку начальства. Впрочем, не сразу. Сначала все здоровые сосуды его физиономии налились кровью от гнева праведного, и он указал Дробызгалову на дверь.
Разговор же прокурора с начальством был Евгению известен, пусть и не присутствовал он при этом разговоре.
Оперуполномоченный знал стереотипы прокурорского мышления.
Наверняка поведал молодой да ранний своему патрону о Дробызгалове как о грубияне и беспринципном типе, потакающем уголовникам, а начальство в ответ: э, дескать, у них в милиции темна вода, у них где закон начинается, а где криминал – не разобрать, а вообще-то… того, надо им хвост прищемить. Надо!
И прищемим.
Им, прокурорам, плевать, какой кровью раскрытия даются, им
– чтобы на бумаге порядок был, а там – хоть солнце красное не всходи. Будь бы по их, и осведомителей они упразднили, хотя без армии стукачей раскрываемость вообще бы на нулевой отметке застопорилась. Это обыватель полагает, с забавным детективчиком под абажуром нежась, что умный следователь все распутывает да отважный сыщик… Нет, всякие «мордашки» в основном… Пусть и праздная у некоторых из них жизнь, и аморальная… Но как по льду, из которого лезвия отточенные торчат, идут они каждый день, каждый час… Да и кто из нормальных людей согласится в стукачи?… А он, Дробызгалов, он что от своей доблестной службы имеет? Вздрючки, четыре часа сна в сутки и – голую зарплату, которую тот же Мордашка в самый свой неудачный день лежа на диване делает. И мысль, все более неотвязную и жгучую: когда же на пенсию? И – выйду ли, дотяну? Чем завершится эта гонка сумасшедшая, где на любом метре – или колдобина, или подножка?
Вон вчера… Пришел человек по повестке, а вернее, жулик, знающий – несдобровать ему, а в кармане жулика – тысяча. За дверью же – люди из ГУБХСС, которым он только что заявление о вымогательстве взятки накатал… Хорошо, нутром учуял Дробызгалов неладное, да и у провокатора нервы сдали – нет чтобы взятку куда-нибудь тихо между бумаг сунуть, когда Дробызгалов отвернется, попытался всучить по-наглому, нахрапом, чем и выдал себя, а прояви хитроумие и выдержку, плыл бы сейчас милицейский ворог его к причалу спецзоны в тюремной ладье…
И ведь не докажешь, что имел как оперуполномоченный слишком весомые аргументы против мошенника, оттого и затеял тот вероломную пакость… И так – каждый день. Эх, пенсия, ты – финишная ленточка для марафонца, но марафонцу что? – сошел с дистанции – и пусть, а ему куда? Ни специальности, ни образования стоящего, водительские права и то любительские…
Размышляя подобным образом, вошел Дробызгалов в кабинет полковника, сразу же уловив на себе со стены неодобрительный взгляд основоположника ЧК Дзержинского, рыцаря пролетарской революции.
Полковник тоже посмотрел на Дробызгалова без радушия.
Полковник был назначен сюда несколько лет назад, но отношений с подчиненными наладить так и не сумел, ибо считали его дилетантом без шанса на перспективу. Раньше полковник служил в госбезопасности, откуда и был переведен с большой группой старших офицеров в МВД для очередного «укрепления» кадров, но укрепление не состоялось, поскольку специфика милицейской работы оказалась иной и требовала к тому же богатого и именно что милицейского опыта, и при следующей перетасовке руководства завис полковник в кадровом вакууме, откуда угодил в нижние слои
– управлять Дробызгаловым и ему подобными, что тоже имели на своем невысоком районном уровне опять-таки неведомые полковнику стиль и методы работы.
Сознавая личную некомпетентность, полковник гонора не выказывал, осторожничал, даже когда резкость произнести хотел, взгляд отводил и бубнил отчужденно, лишь в интонации подчеркивая свою неприязнь к тому или иному факту.
– Ну так… зачем же вы себе позволяете оскорбления, а?…
В адрес работников прокуратуры? – промямлил полковник.
– Товарищ полковник… – Дробызгалов приложил руку к груди. – Этот прокурор… он же… – И последовала нелестная характеристика молодого прокурора.
Характеристику полковник выслушал бесстрастно, а вернее, как почувствовал Дробызгалов, – пропустил ее мимо ушей. И еще уяснил оперуполномоченный благодаря изощренному своему нюху: в затаенном молчании начальства кроется нечто большее, нежели личное нерасположение и служебное недовольство.
– Ставится вопрос о вашей профпригодности, – откликаясь на нехорошие предчувствия подчиненного, молвил бесцветно полковник. – Мне предложено подготовить материалы…
– Кем… ставится? – вырвалось у Дробызгалова невольно, хотя яснее ясного было, что инициатива по вопросу о пригодности строптивого оперуполномоченного к службе лично полковнику и принадлежит.
– Предложено, – повторил тот, как тупым топором рубанул.
– Но…
– Провалили этого вашего… Аверина…
– Да не провалил, обеспечил все, что мог… Если бы не прокуратура…
– Ну, так или иначе… Потом – что-то у вас сплошные срывы… Вчера вот… со взяткой…
– Да ведь провокация!
– Выговор у вас за пьянку…
Да, тут не отвертишься. Задержал Дробызгалова патруль, когда в форме, дурак, в метро ехал. Всего-то за запах, а пострадал. Но когда было! Четыре года назад, этот полковник еще шпионов ловил или настроениями интеллигенции занимался…
– В общем, – подытожил начальник иезуитски-стеснительно, – подумайте: может, перейти…
– Куда? – спросил Дробызгалов с надеждой.
– Ну, я не знаю… С оперативной работой что-то у вас не ладится… Смотрите… – Полковник как обычно прибегал к обтекаемым формулировкам.
Так. Конец. «Гражданка», сдача удостоверения.
– А с Авериным как? – спросил Дробызгалов по инерции.
– Очевидно, будут судить…
– Но мы же его сами… А потом – это же чепе…
– Чепе, – согласился полковник, вдохнув лицемерно.
Дробызгалов тоже вздохнул. Но – от души. Полковник, конечно же, в случае чего оправдается:
