Пушкина: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей?»
Так говорил незаметно сменивший на сцене пианиста тот самый знаменитый модельер, молодой, изящный, свободно рассуждающий перед переполненным залом.
— Слушайте, — шепнула ребятам Лидия Егоровна.
— Человечество развивается, цивилизация растет, — говорил модельер. — Не будем сейчас обсуждать пороки человечества, будем говорить о прогрессе. Человек всегда жаждал красоты и, заметьте, как много и талантливо создавал ее и создает. Вы въезжаете в новый дом, вам хочется украсить жилище удобными и уютными вещами. Кем-то сделаны вещи, чьими-то мастеровитыми руками. Вы идете в гости, как приятно нести в подарок букет душистых цветов, кем-то выращенных и ухоженных. Вы покупаете книгу и, еще не прочитав, любуетесь ее праздничной обложкой и рисунками. Вам не хочется пить кофе из неуклюжей, грубой чашки, а в красивой чашечке и кофе-то вкуснее. Вот и поймите, какую большую роль в человеческом быте, каждодневной жизни играют люди самых разных профессий и, в первую очередь, портной. У нас важная профессия, мастера ее приносят людям много пользы и радости.
Так говорил модельер, и Лидия Егоровна от удовольствия и симпатии к молодому ученому специалисту разволновалась, раскраснелась и, обмахиваясь платочком, зорко следила за учениками: неужели равнодушны?
Нет, кажется, не равнодушны, им интересно.
Затем началась демонстрация моделей. Появлялись на сцене длинноногие, тоненькие, сказочно- праздничные, нарядные феи и похожие на принцев парни в элегантно-простых костюмах.
— Видите, видите? — чуть слышно говорила Лидия Егоровна. — Чего стоит эта скромная элегантность, каким трудом ее добивается мастер! И вот кажется, этот изящный, достойный на вид парень не нахамит, не вступит в драку.
— Костюм пожалеет, — шепнул шахматист-третьеразрядник.
— В таком костюме не захочешь свою честь замарать.
— А! И в модных костюмах хулиганы бывают, — раздался чей-то меланхолический возглас.
— Ребята! Хочется во всем быть красивыми, как призывал Чехов, — настаивала восторженная Лидия Егоровна.
Верно Семен Борисович когда-то сказал: скучных работ не бывает, бывают скучные люди… Можно и картину или книгу писать буднично, зевая, поглядывая на часы, исполняя обязательный привычный урок.
Можно, любя бытие, огребать опавшие листья в саду, потом зажечь костер и глядеть, как бегут и пляшут огненные струи, и думать. О чем? Когда папа был жив и когда они снимали на лето под Москвой в деревне избенку, папа любил жечь костры. Небольшие костерики. Они усаживались вдвоем на пеньках.
— Каждому человеку, — говорил папа, — хочется сделать какое-то дорогое дело, отдать ему душу. Не знаю, удастся ли мне…
— Ужинать! — звала мама.
Они шли в избу, садились за некрашеный стол. Если мама не очень устала и была не в дурном настроении, говорила шутливо:
— Два танкиста, два веселых друга… Не столь веселых, сколько мечтательных. За мечтами пропустите жизнь.
— Решил всерьез заняться рисованием, — сказал Антон Лидии Егоровне после встречи с модельером.
— А как же! А как же! — сочувственно закивала она. — Тебе сам бог велел рисовать, отец-то художником был. Наше дело, начиная с первых брючишек, которые скоро я вам задам шить, — самое настоящее художество. Воображать надо и точность в руке иметь. Я в тебя верю, Антон.
28
«Да, буду рисовать, и как можно больше, — думал Антон, вернувшись домой. — Папа все же не говорил, что я совсем без способностей. Но я буду рисовать и конструировать костюмы не для фей и принцев, каких нам сегодня показывали, уж очень они нарядны, эффектны, нет, я буду изобретать одежды не для приемов и показов, а для обыкновенных людей, чтобы на улицах и на работе, в городе, деревне всегда, каждый день было красиво и ярко. Позвоню Якову Ефимовичу посоветоваться насчет рисования».
— Яков Ефимович не вернулся из командировки, — ответили в телефонную трубку.
…Неуютно, неопрятно дома. Антон не заметил, как за несколько дней дом превратился в захламленную берлогу.
Как всегда, ему хотелось есть, и он принялся чистить картофелины, чтобы поджарить на подсолнечном масле, но голова его была занята не запущенностью дома, не предстоящим обедом, как ни подводило от голода живот, а тем, что сегодня, может быть, выпишут маму и наконец он откроет ей свои перемены. В том, что он сегодня услышал и увидел, что-то его зацепило. Жизнь должна быть красивой, не для избранных, а для всех, и какие-то неясные мысли о простоте, изяществе простоты и в то же время яркости обычных одежд обычных людей бродили в его голове. И что-то хотелось ему искать, находить, а кроме того, ведь история костюма — наука не очень изученная и близко связана с искусством художника. Что сказал бы папа? Неужели согласился бы с насмешливыми рассуждениями лондонской Асиной мамы? Как жаль, Ася, что мы с тобой расстались навсегда!
И именно в эту секунду в прихожей раздался звонок, и
Ася сбросила с головы капюшон, скинула пальто.
— Обед маме, — сказала она, ставя на стол судки, — суп, второе, третье. Ты понравился тете Капе и бабушке, поэтому тут двойная порция. Кормись, голодный волк.
— Вот уж не думал, что придешь, — смущенно бормотнул он.
— Боюсь, ты не совсем положительный тип, — ответила она. — Если б был вполне положительным типом, знал бы, что приду. Нельзя же оставлять твою маму без усиленного диетического питания.
Зазвонил телефон.
«Наверное, мама»! — кинулся Антон к телефону.
— Аркадий Михайлович!
Звонил доктор, тот веснушчатый, приветливый доктор, который считал важнейшим лекарством внушать пациентам оптимизм.
— Антон, не тревожься. Не паникуй. Да, собирались выписывать. Но… ничего не случилось, но выписывать маму из-под врачебного наблюдения пока рано. Надо понаблюдать. Чудак, говорят тебе, не паникуй. Скажу маме, что ты отнесся спокойно. Передача? Принеси, разрешаю. Но будь мужчиной и взрослым, Антон. Терпение и выдержка, понял?
— Что? — спросила Ася.
— Маму обещали выписать и не выписывают. Не плохое ли что?
— Если бы плохое, тебя сразу бы вызвали, — возразила Ася. — Обедай.
Он без аппетита стал есть. Она, искоса бросая на него молчаливые взгляды, прибирала комнату, стирала с полок пыль, вешала в шкаф брошенные мамины платья и халат.
Снова раздался звонок в прихожей.
— Тебя не назовешь одиноким. Покоя нет от друзей, — сказала Ася.
Колька Шибанов завопил с порога:
— Слу-у-шайте! Эко-о-логия в наше время ге-е-неральная задача. На-а-до спа-а-сать Зе-емлю, и я
