Жизнь Ленина

— Нет, так оставить нельзя! — решительно воскликнул Владимир Ильич. Зашагал по комнате, быстро, гневно.

Мужик следил за ним слезящимися глазами. Вздыхал. И Надежда Константиновна, кутая плечи в платок, ждала, что решит Владимир Ильич.

— Вот что, напишем в волостное правление, потребуем закона, а кулака судом припугнём, — сказал Владимир Ильич.

Остановился у конторки, минуту подумал, а через полчаса бумага готова. Убедительная получилась бумага. Подробно объяснил Владимир Ильич мужику, куда отнести бумагу, что говорить, с кем говорить.

— Правда за вами, — втолковывал Владимир Ильич. — Не сдавайтесь. Откажут по первому прошению, ещё приходите. Дальше будем писать. Правда за вами.

Мужик теребил и мял шапку в руках, качал головой, благодарил. Поднял с пола кринку в кумачовом платке и Надежде Константиновне:

— Прими маслица в благодарность, хозяюшка.

— Что вы! Что вы! — воскликнула Надежда Константиновна. — Да разве можно! Да что вы надумали- то?

— Нет уж, масла не надо, — решительно отказался Владимир Ильич.

Никак было мужику невдомёк, почему они отказываются от благодарности, чудные люди! Ведь бумагу-то писал Владимир Ильич? За спасибо, выходит?

Ушёл. Унёс в сердце добрую память о политическом ссыльном Ульянове. Во многих крестьянских сердцах за свою жизнь в Шушенском оставил Владимир Ильич по себе добрую память.

ЧТО БЫЛО В МАЕ

В прошлом году Владимир Ильич встретил Первое мая без семьи. Настал новый май, теперь Надежда Константиновна с ним. Надумали шушенские ссыльные по-революционному отпраздновать Первое мая.

Утром позавтракали, принарядились — в дверь Проминский. Тоже нарядный, в галстуке.

— С Первым маем вас!

Владимир Ильич завёл охотничью собаку, совсем ещё молоденькую и резвую, назвал Женькой. Женька с весёлым лаем кинулась навстречу Проминскому, думает, пришёл звать на охоту. Все собрались. И отправились к Энгбергу. И Женьку с собой взяли.

Весна в этом году была поздняя. По реке Шуше шёл лёд. Льдины толкались, спешили и уходили в Енисей.

Над рекой слышалось шуршание льда. Хоть и прохладный был день, а праздничный, яркий. И настроение у всех было праздничное.

Пришли к Энгбергу, уселись на лавке, запели:

День настал весёлый мая,
Прочь с дороги, горя тень!
Песнь раздайся удалая!
Забастуем в этот день!
Полицейские до пота
Правят подлую работу,
Нас хотят изловить,
За решётку посадить.
Мы плюём на это дело,
Май отпразднуем мы смело,
Вместе разом,
Гоп-га! Гоп-га!

Спели одну песню, принялись за другую. Весь этот день полон был пения.

Попраздновали у Энгберга, пошли на луг. Там, вдали от села, под синим шатром неба, загремела «Варшавянка»:

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас грозно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.

Революционную гордую песню «Варшавянка» привёз из Польши Проминский. Когда его гнали в сибирскую ссылку, попал в московской пересыльной тюрьме в одну камеру с русскими марксистами, членами «Союза борьбы». Там был Глеб Кржижановский. А Глеб Кржижановский был не только инженер и марксист. Он ещё и стихи сочинял. Проминский в тюрьме тихонько пел «Варшавянку» по-польски. Глеб Кржижановский переводил на русский.

На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперёд,
Рабочий народ!

Неслись зажигающие слова над шушенским лугом в этот день Первого мая.

Счастливый был день! Вечером Владимир Ильич и Надежда Константиновна долго не могли заснуть. Говорили, мечтали о будущем. Придёт ли время, когда в свободной России рабочие и весь народ свободно будут праздновать Первое мая с красными флагами?

А назавтра… Пыль по дороге столбом. Топот копыт. В Шушенское прискакали жандармы. Тарантас подкатил под окошко Владимира Ильича. Тпрру-у! Лошади стали. Спрыгнули с тарантаса двое жандармов при шашках. С заднего сиденья сошёл жандармский офицер, коротенький, плотный, перехваченный поясом, с револьверной кобурой.

— Обыск! — бросил офицер. И прямо в рабочую комнату Владимира Ильича, к книжному шкафу.

А там на нижней полке запрещённая литература, нелегальная переписка, химические средства для шифрованных писем. Найдут жандармы — годы ссылки набавятся. Много, может быть, лет.

— Пожалуйста! — сказал Владимир Ильич, подставляя стул к книжному шкафу.

Поразилась Надежда Константиновна его выдержке.

— Пожалуйста. Отсюда начнёте?

Владимир Ильич, спрашивая, кивнул на верхнюю полку. Коротенький офицер, поддержанный жандармами под локти, пыхтя забрался на стул. Начал обыск сверху. А книг масса. Сотни книг! И научные тут были книги. И Пушкин был. И Тургенев.

Офицер полистал полчаса, час. Уморился. Велел жандармам продолжать обыск. Сам сел. Глаза скучные. Попробуй перелистай сотни страниц. Жандармскому офицеру и смотреть-то на эту уймищу книг было скучно. Медленно ползло время.

Владимир Ильич изредка давал объяснения, какие, где расположены книги. Спокойно, уверенным тоном.