Что-то колы да тройки у них на языке! Уж не заделались ли учителями Владимир Ильич с Надеждой Константиновной?
Нестерпимая жарища стояла в то лето во Франции! С утра нещадно пекло и жгло солнце. Лохматая дворняга лежала в тени под забором на улице. Высунула язык и часто-часто дышала.
— Жарко, псина? — дружески потрепал дворнягу Владимир Ильич. — Доброе утро! — поздоровался с рабочим-кожевником.
Ильичи снимали у него две тёмные комнаты в сумрачном доме с черепичной крышей.
Было воскресенье. Рабочий сидел в тени забора, положив на колени жилистые руки. У него было узкое, худое лицо. Пепельного цвета усы опускались вниз. Таким усталым он казался и измождённым!
Мимо по улице проезжал экипаж на рессорах, с лакированными крыльями. Под кружевным зонтиком ехала дама с миловидными, нарядными детьми. Рабочий торопливо вскочил, низко поклонился. Дама кивнула.
— Супруга хозяина, — почтительно сказал кожевник.
— Вот у кого отдых в полное удовольствие, — с насмешкой заметил Владимир Ильич.
Рабочий помолчал, погладил опущенные усы и смиренно ответил:
— Бог создал богатых и бедных. Значит, так надо.
Через улицу, наискосок, зазвонили колокола. Отворились для воскресной службы двери храма. Рабочий перекрестился и направился в храм, бормоча:
— Господь создал мир, нам ли судить?
— Да-а… — в раздумье протянул Владимир Ильич.
— Мосье, — спросил соседский французский мальчишка, — вы, наверное, на Сену купаться?
— Нет, дружок, не купаться.
— А, знаю, знаю, — закивал французский мальчишка, — вы в свою школу. Вы и в праздники учите.
Школа Ленина на другом краю длинной улицы в Лонжюмо была необычной школой. И по виду она не походила на школу. Раньше когда-то тут был постоялый двор. В глубине двора стоял просторный сарай. На пути в Париж останавливались в нём дилижансы. Кучера отдыхали, курили. Кормили лошадей. Но это было давно…
Весной 1911 года Владимир Ильич снял сарай под школу. Ученики выгребли мусор. Сколотили из досок стол на восемнадцать человек. Раздобыли у соседей старенькие табуретки и стулья — и школа открыта.
Какие же ученики в ней учились? Учениками были русские рабочие. Тайно от царских жандармов они приехали сюда из разных городов России учиться. А учителями были Владимир Ильич, Надежда Константиновна и некоторые другие товарищи.
Ученики сидели за столом, когда Владимир Ильич пришёл на урок. Честь по чести встали при входе учителя. Но вот что смешно: все босые. Жара в Лонжюмо была нестерпимая, вот они и ходили босые.
Это были молодые ребята, любопытные и способные. Они любили уроки и лекции Владимира Ильича! Всегда он умел заинтересовать с первого слова.
— Бог создал богатых и бедных. Значит, так надо, — начал неожиданно Владимир Ильич сегодня урок.
Лукавая улыбка играла у него на губах, смеялись глаза. Все в удивлении молчали. Прямо-таки мёртвая тишина воцарилась в ответ.
— Так мне сказал один французский рабочий-кожевник, — после паузы объяснил Владимир Ильич.
Ученики зашумели:
— А! Вон оно что! Э! Это какой-то слизняк проповедует, это не борец.
— Отсталый ваш француз, Владимир Ильич! Ведите его в нашу школу, живо проветрим мозги.
А один ученик поднялся и сказал:
— Я тоже рабочий-кожевник, только, думаю, божьи законы нам не подходят. Надавать надо богатеям по шее да и строить новое общество.
— Правильно! — закричали вокруг.
Шумный получился урок. Но Владимиру Ильичу это и нравилось.
— Значит, не обязательно, чтобы были богатые и и бедные, — подхватил Владимир Ильич.
И незаметно и просто перешёл к уроку по политической экономии. Так называется очень важная наука о развитии общественного производства.
Владимир Ильич учил рабочих марксизму. Рабочий должен быть образованным, умным и сведущим. И превосходно должен разбираться в политике.
Разве будет бороться за революцию такой человек, как тот французский кожевник, который бормочет: «Господи помилуй!» — и знать ничего больше не знает? И у нас в России немало таких отсталых рабочих. Отсталость — не подмога революционной борьбе.
— Учиться надо рабочим! — говорил Владимир Ильич.
Потому и организовал он в Лонжюмо партийную школу. Ученики проучились в ней четыре месяца и поехали домой, понесли русскому рабочему классу свою революционную веру и знания. А французская деревня Лонжюмо, обыкновенная деревня, не очень казистая, сейчас известна стала всем людям оттого, что там была первая партийная школа Ленина.
ВОЙНА ВОЙНЕ
— Батюшки мои, не верится, что из такой беды страшной вырвались!
Надежда Константиновна глядела на Владимира Ильича. Здесь, с ней, не в тюрьме! Живой, в глазах искры, морщинки смеха у губ. Беда миновала, а в глубине души было ей всё ещё страшно.
— Дурное сновидение. Вон из головы! — ответил Владимир Ильич. — Полюбуйся, Надюша, на осенний Берн.
И распахнул окно. Оранжевый свет осенних листьев полился в окно. Они были в столице Швейцарии Берне. На свободе. А совсем недавно Владимир Ильич сидел за тюремной решёткой. Случилось это в Поронине.
Поронин, польский городок, или, скорее, посёлок, находился в то время под властью австрийцев. 1 августа 1914 года Германия объявила России войну. И её союзница Австро-Венгрия объявила России войну. А Франция и Англия объявили войну Австро-Венгрии и Германии.
Началась мировая война.
Тысячи женщин — русских, немецких, французских, английских, австрийских, венгерских — с плачем обнимали сыновей и мужей. В последний, может быть, раз. По железным дорогам России везли орудия и мужиков из Рязанской, Тульской, Ярославской губерний. На позиции, в бой. Зачем, для чего эта война? Никому не известно. Известно правителям. Но сынков правителей не гнали в теплушках на убой, как скотину. Гнали крестьян и рабочих.
В первые же дни войны австрийские жандармы в Поронине арестовали Ленина. Русский. Всё что-то пишет. Что-то посылает в Россию. Значит, шпион. Доказательства? Какие там доказательства! Жандармы постановили — значит, шпион.
За это грозила смертная казнь. Сколько муки, отчаяния пережила Надежда Константиновна! Был Владимир Ильич две недели на волосок от смерти. Нашлись товарищи. Хлопотали, боролись за Ленина. Удалось вырвать из тюрьмы. Надежда Константиновна, словно не веря, что он на свободе, трогала его плечи и грудь. Пронесло напасть.
— И забудем, — сказал Владимир Ильич. И отрезал рукой.
Всего лишь вчера они приехали из Поронина в Берн, столицу нейтральной Швейцарии. Швейцария не воевала. Здесь шла обычная жизнь. Не плакали матери, не ломали в ужасе рук.
— Быстрее, Надюша, дружок! — торопил утром Владимир Ильич.
Они наспех позавтракали, убрали посуду и вышли из дому. В кирках ещё служили обедню, когда они
