Потом Ленин прочитал Декрет о земле, который написал ночью в квартире Бонч-Бруевича. И снова делегаты, особенно крестьянские, одобрили ленинский декрет.
II съезд Советов, собиравшийся 25 и 26 октября 1917 года в Белом зале Смольного, был знаменитый, замечательный съезд. На этом съезде Ленин объявил Советскую власть.
На этом съезде Ленин прочитал делегатам декреты о мире и земле, и съезд их утвердил.
Еще съезд утвердил народных комиссаров. И назначил Председателем Совета Народных Комиссаров Владимира Ильича Ленина.
Так составилось первое Советское правительство.
Съезд работал всю ночь, только под утро закрылся.
Делегаты сразу начали разъезжаться по домам — в Орловскую, Казанскую, Ярославскую и все другие губернии. В города. В воинские части и флот.
— Скорее, товарищи, поезжайте домой, — торопил делегатов Владимир Ильич. — Рассказывайте о нашей победе. Рабочая революция победила. У нас теперь Советская власть. Укрепляйте повсюду, по всей России Советскую власть.
ТАК ОНИ ЖИЛИ
Надежда Константиновна шла длинным, широким коридором Смольного. Был вечер. Надежда Константиновна возвращалась с работы. Денёк выпал нелёгкий. С учителями провела совещание. С рабочими. Надо организовать школы, библиотеки, детские дома, рабочие клубы. По-новому надо налаживать просвещение, для пользы трудящихся. Она устала и с удовольствием после трудового дня возвращалась домой.
Дом их был в Смольном. Поселились Ильичи в комнате, где раньше жила классная дама. Высоченная, длинная комната с одним окошком во двор. Низкой перегородкой отгорожена спаленка. Там две железные кровати поставлены, покрытые одеялами из солдатского, грубой шерсти, сукна. Печка ещё была в спаленке.
«Догадался бы Желтышев печь истопить, — подумала Надежда Константиновна. — Вот было бы здорово».
Желтышев был пулемётчиком. Со своим полком боролся в Октябре за Советскую власть. Теперь этот пулемётный полк нёс в Смольном охрану. А Желтышева к Председателю Совета Народных Комиссаров приставили.
Только Надежда Константиновна о нём вспомнила, а он тут как тут.
— В столовку откомандировался за ужином, — объявил Желтышев. Махнул свободной рукой: — Гляньте, Надежда Константиновна, затихает помаленьку.
По обеим сторонам в коридор выходили двери, двери. Из некоторых ещё доносились голоса, телефонные звонки и стук машинок. Но больше в такой поздний час было комнат за дверями утихших.
— А Владимир Ильич всё не идёт, — вздохнул Желтышев. И как бы самому себе разъяснил: — Обо всём народе заботиться надо. А народ-то разбуженный, бо-ольшущего ума требует.
Он заметил утомлённость Надежды Константиновны:
— Иззябли, чай? Холодюга на дворе, зима заступила. Погрейтесь ступайте.
Значит, вытопил печь. Умница Желтышев, молодец! Вправду на дворе холодно.
Надежда Константиновна поспешила к себе. Вход в комнату вёл через умывальную. Кранов, наверное, двадцать насчитаешь по стенам. Раньше здесь умывались институтки. «Теперь все двадцать для нас», — подшучивала Надежда Константиновна. Другого богатства, кроме казённых умывальников, у них с Владимиром Ильичом не было. Мебель в комнате стояла самая простецкая. Шкаф, да буфетик, да маленький письменный стол.
Да напротив диван и два кресла в полотняных чехлах и круглый столик. За ним и обедали, а иногда и серьёзные государственные вопросы обсуждали.
Надежда Константиновна сняла шубу и стала у печки. У печки тепло. А Владимира Ильича нет и нет. Он потому и выбрал в Смольном жильё, что от работы близко. На лифтике поднялся на третий этаж, и сразу Предсовнаркома рабочий кабинет и приёмная. В кабинете Предсовнаркома решалось всё строительство новой, социалистической жизни. Отсюда выходили декреты о том, что больше навеки нет в России дворянских и купеческих званий, что железные дороги, морской и речной флот, банки — всё принадлежит государству. И заводы и фабрики перейдут государству, и рабочий класс сам будет управлять производством.
Всё было ново, необыкновенно. Всё создавалось впервые, только в нашей, Советской стране.
А в приёмную к Ленину с утра до ночи шли рабочие, крестьяне, солдаты, матросы. Советоваться, как строить эту новую рабоче-крестьянскую жизнь.
«Должно быть, не выберет время поужинать», — подумала Надежда Константиновна об Ильиче.
Шаги. Не он ли? Так и есть! Его шаги, быстрые, лёгкие. Дверь из умывальной открылась, и появился Владимир Ильич.
— Перерыв решил сделать, — с весёлым блеском в глазах заговорил Владимир Ильич. — Взглянул в окно — зима на дворе. Прогуляемся, Надюша, по молодому снежку, а? Как ты смотришь?
— Я так смотрю, что в девять вечера пора бы работу до завтра вовсе кончать, — резонно ответила Надежда Константиновна.
— Вот к товарищу Желтышеву это прямо относится! — сказал Владимир Ильич, видя входящего в эту минуту Желтышева. — Товарищ Желтышев, извольте тотчас отправляться на отдых. Извольте, извольте, — решительно повторил Владимир Ильич.
Желтышеву ничуть не хотелось отправляться на отдых. Ему нравилось заботиться о Владимире Ильиче. Приносить на ужин пшённую кашу. Ходить в киоск за газетами. Протапливать печь.
А сегодня у Желтышева была особая причина не спешить уходить.
У него был для Надежды Константиновны сюрприз. Вытащил из кармана малюсенькое круглое зеркальце.
— Институтская ученица оставила. А я подобрал. Надежда Константиновна, может, когда промеж работы причесаться или что другое занадобится, для такой причины в самый раз подходяще. — И он протянул подарок и оглянулся: одобряет ли Владимир Ильич?
Должно быть, Владимир Ильич ото всей души одобрял, потому что раскатился своим заразительным смехом. Потом потёр лысину и сказал:
— Эх я, недогадливый! Ни разу не догадался, Надюша, купить тебе зеркальце.
— Где уж тебе догадаться! — посмеялась Надежда Константиновна.
А Желтышев весь расцвёл и отправился, довольный, на отдых.
— Что за люди, чистое золото! — бормотал он, покачивая головой и широко улыбаясь.
А Надежда Константиновна с Владимиром Ильичом поужинали пшённой кашей, скупо политой подсолнечным маслом. И Владимир Ильич снова позвал Надежду Константиновну подышать выпавшим снегом. Уж очень любил он первые зимние дни! Чистоту, белизну пушистого снега.
Надежда Константиновна надела меховую шапку, погляделась в подаренное зеркальце.
— Постарела я, Володя, — вдруг сказала она.
— Нет, нисколько! — живо ответил Владимир Ильич.
Её прямые чудесные волосы начинали седеть. Тонкие морщинки прочертили лоб. Но Владимиру Ильичу она казалась прежней, какой он её помнил. Он помнил её в шушенский вечер, когда она приехала в ссылку и привезла ему зелёную лампу. Почти всю дорогу держала лампу в руках.
— Ты очень устаёшь на работе? — тревожно спросил Владимир Ильич.
— Не очень, — ответила она.
Она никогда не жаловалась.
— Сердце только иной раз примется бежать вскачь, — сказала Надежда Константиновна.
И заторопила Владимира Ильича на прогулку. Она ведь знала, что это лишь перерыв. Что после прогулки Владимир Ильич поднимется на лифте на третий этаж и до глубокой ночи в кабинете
