Ильич.
Кинул на товарища Чебанова взгляд и расхохотался. Да как! Заразительно, как только он умел хохотать. Невольно и Мария Ильинична с Гилем рассмеялись. Один Чебанов без смеха стоял… держал в руке бидон с молоком.
— Единственно, что спасли от грабителей! — смеясь, воскликнул Владимир Ильич.
Чебанов прямо-таки онемел от стыда. А Владимир Ильич не унимался:
— Спасибо, хоть молоко сберегли. И бидон как-никак тоже необходимая вещь.
И, подшучивая над чекистом Чебановым, который с каким-то ошарашенным видом одной рукой щупал в кармане оружие, а в другой нёс злополучный бидон, все пошли в Сокольнический райсовет, недалеко от железнодорожного моста. В райсовете Владимиру Ильичу раздобыли машину и повезли его с Марией Ильиничной в Лесную школу. И тут же сообщили о нападении Дзержинскому. Получив приказ, чекисты рассыпались по Москве в погоне за грабителями. И скоро поймали.
Надежда Константиновна бродила как тень от окна к окну. Вглядывалась в зимний сад, утонувший в глубоком снегу. Отчего опаздывает Владимир Ильич? Неужто снова беда?
Тревога передалась ребятам. Охватила всю школу. Медленно-медленно двигалась стрелка часов.
Наконец чей-то счастливый голос разнёсся по дому:
— Приехали!
И Владимир Ильич вбежал со двора. Пальто нараспашку, борода и брови заиндевели, щёки разрумянились.
— Дед Мороз! — закричали ребята. Облепили, повисли.
— Здравствуй, милый, хороший Дед Мороз, ты нам праздник привёз!
Насилу Владимир Ильич сквозь ребячью толпу добрался до Надежды Константиновны. Сначала не хотел о бандитах рассказывать, но она вглядывалась в него с таким беспокойством, сердцем чуяла что-то неладное.
— Пустяки, Надюша, сущие пустяки.
Она побледнела, услышав про грабителей. Ничего не сказала. Только тихо:
— Спасибо, обошлось.
И началось веселье. Красавица ёлка, убранная самодельными флажками, золочёной звездой и игрушками, высилась до потолка в школьном зале. Чудесно пахло зимним лесом и хвоей. Ребята повели хоровод вокруг ёлки. И Владимир Ильич пошёл в хороводе. Ребята пели, и Владимир Ильич пел. Затеяли игру в кошки-мышки. В жмурки играли. В прятки играли. Веселились до упаду. Вот был праздник так праздник!
А Надежда Константиновна, которая одна знала, что два часа назад Владимир Ильич стоял под дулами бандитских револьверов, от смерти на шаг, глядела на него, любовалась и думала с гордостью: «Ты бесстрашный человек. Оттого и весёлый».
ГОРЬКИЕ ПОТЕРИ
Снова поезд шёл из Петрограда в Москву. Снова в поезде Владимир Ильич. И сестра Анна Ильинична. Был март 1919 года. Ночь. Тусклым светом горела керосиновая лампочка. Вагон шатало. Тоскливо стучали колёса.
Анна Ильинична съёжилась в уголке, сгорбила плечи. Они ездили хоронить Марка Тимофеевича, мужа Анны Ильиничны.
Новая напасть навалилась на нашу страну. Смертоносная болезнь ходила по городам и сёлам, железным дорогам и станциям — всюду, куда заползала сыпнотифозная вошь. Люди умирали от сыпного тифа. Больниц было мало, докторов мало, лекарств мало.
Марк Тимофеевич Елизаров приехал в Петроград в командировку и умер от тифа-сыпняка в несколько дней. К двум родным могилам под белостволой берёзой на Волковом кладбище прибавилась третья. Анна Ильинична горбила плечи, куталась в шаль. Владимир Ильич ласково провёл ладонью по её седеющим уже волосам.
…Много светлых и горестных лет связано с Марком. В юности Марк был товарищем Саши. Сашу казнили. Марк вошёл в их семью. Умный, душевный, он стал близок и нужен всем в доме, родной человек!
— Он и революции очень был нужен, настоящий был коммунист! — сказал Владимир Ильич.
Анна Ильинична оцепенела от горя, но повторила с любовью и гордостью:
— Марк настоящий был коммунист.
Поезд мчался сквозь тёмную ночь. Чёрным забором тянулся вдоль полотна железной дороги неодетый мартовский лес. Соломенные деревни летели навстречу. Глухо и немо высились фабричные трубы. Не дымя. Всё меньше работало заводов и фабрик. Сырья не хватало. Топлива нет. Фабрики останавливались. Разруха.
«Тяжко, особенно тяжко в такое суровое время терять верных друзей», — думал Владимир Ильич.
А в Москве ждало новое горе. Председателя ВЦИК Якова Михайловича Свердлова свалила испанка. Откуда-то, из Испании, принеслась небывалая болезнь, налетела как вихрь. Без пощады сжигала, тысячами косила людей. Тысячами косил сыпной тиф. Голод, гражданская война. Бедствия, бедствия. В заграничных газетах злорадно писали: Советской власти скоро конец.
Владимир Ильич стиснул ладонями голову. Трудно.
Выжил бы только Свердлов! Как они работали вместе!
«Надо, Яков Михайлович, сделать…» — скажет о чём-нибудь Владимир Ильич.
В ответ спокойно:
«Уже».
«Что уже?»
«Сделано, Владимир Ильич».
«Когда вы успели, Яков Михайлович? Мы с вами почти и не говорили об этом».
«Почти…» — смеётся Свердлов.
Он понимал с полуслова. Ленин любил деловитость Свердлова, революционность, государственный ум.
Врачи не пускали Владимира Ильича навестить больного. Испанка — прилипчивая болезнь.
Владимир Ильич не послушал. Пришёл к товарищу. И ужаснулся.
Неужели это Свердлов? Этот истаявший человек на белых подушках, недвижимый, с заострившимся носом. Борода отросла, лицо казалось старым, чужим. Глаза провалились. Он был без памяти.
Владимир Ильич сел у кровати. «Товарищ, надёжный, талантливый, не уходи!» — думал Владимир Ильич.
Образ его, молодого и здорового — ведь всего тридцать три года было Свердлову! — стоял в памяти Ленина. Всегда энергичный, находчивый. Владимир Ильич представить даже не мог, чтобы Свердлов убоялся самой страшной опасности. А как хорошо умел он говорить с народом, вдохновенно звать к революционной работе!
Ресницы дрогнули, Свердлов открыл глаза. Издалека, в полусознании глядел он на Ленина. Узнавал. Улыбка, какая-то жалобная и страдальческая, тронула губы. Владимир Ильич взял его плоскую, как щепка, руку. Пожал.
И, низко опустив голову, вышел. Через несколько минут Свердлова не стало. Очнулся на миг из забытья перед кончиной, словно затем, чтобы увидеть Ленина. Сказал взглядом: прощай. И ушёл навсегда. Никогда не забудет Владимир Ильич о своём неутомимом помощнике самых первых, тяжёлых месяцев жизни и строительства советского общества.
…Жизнь продолжалась. Надо оборонять, укреплять советское общество.
