37
Дубасил парень ростом с каланчу, в синей косоворотке, туго подпоясанный узеньким ремешком, в сандалиях на босу ногу.
Распахнул дверь, отступил. Вперед вышли Лина и Клава, что-то белое, пестрое, сиренево-розовое неся на вытянутых руках, как в опере вносят золоченые блюда с лебедями к государеву столу.
— Коля Камушкин, секретарь комсомольской ячейки, — кивнула Лина на парня. — Не задавайся, Камушкин, всего неделя, как выбрали. — И важно, будто открывая собрание: — Товарищ Бектышева, да встань же! Говорят тебе, делегация!
Катя вскочила, сунув ноги в растоптанные туфли, поправляя упавшие по плечам волосы. «Не говорите! Все поняла. Не произносите речей!»
Но разве могла Лина Савельева, активистка, член студкома, — разве могла она, при ее выдающемся положении в техникуме, не произнести подходящей к случаю речи?
Так по инициативе студкома, при поддержке бюро комсомольской ячейки студентке техникума Екатерине Бектышевой, бесстыдно ограбленной классовым врагом на пути ее следования к пролетарской учебе, было выделено из фонда горсовета и торжественно вручено одно ситцевое платье, две смены белья, один ордер на зимнее пальто.
— Теперь можешь забыть о нужде и полностью отдавать умственные силы учебе, — подвел итоги секретарь комсомольской ячейки Коля Камушкин.
Лина запустила глаз в Катину тетрадку.
— Батюшки светы, она уж и конспект накатала. Катерина! Непостижимая личность, светлый луч…
— Неуместное сравнение, если продолжить анализ пьесы Островского, — строго возразил секретарь ячейки Коля Камушкин. — Она светлый луч, а мы? Темное царство?
— Ну, пошел принципиальничать. Знай: Катерина Бектышева — украшение четвертого курса.
И как-то само собой получилось, спустя день Катя писала для Лины конспект главы из «Бесед с учителями».
— Понимаешь, топливный кризис, — горестно делилась Лина, искренне чувствуя себя в ответе за топливный кризис, нехватку крупы и капусты и все остальные нехватки. — Оглянуться не успеешь, как зима катит в глаза, а у нас ни поленца. Абсолютно нечем топить. Заведующий бросил призыв: все общественные организации на помощь!
Понятно, в такой напряженной ситуации члену студкома не до психологии.
И Катя засела писать второй вариант конспекта. И… увлеклась. Нужно этот второй вариант построить так, чтобы нисколько не походил на первый. В первом сначала рассуждаем, доказываем, а затем делаем вывод. А можно наоборот. Можно по-разному строить дом. Без затей, как ее Иваньковская школка, или с затеями, в деревянных кружевах и резьбе, как бывшая пятистенка Силы Мартыныча, теперь сельсовет, или с мезонином, балконом, колоннами, как усадьба матери в Заборье.
Интересно искать другие примеры, другие слова. Короче говоря, эта работа Кате была не скучна. Напротив, фантазия разыгралась, второй вариант получился вольнее, может быть, даже и лишку подпустила она в новое сочинение вольностей. Так или иначе, второй вариант писался с охотой.
Но когда дело дошло до третьего…
В их девичьей комнате у каждой кровати по тумбочке. Катино имущество из фонда горсовета все умещалось в тумбочке. Лина побогаче. У Лины под кроватью берестовый короб. У Клавы и вовсе кованый сундучок на замке, не очень великий, но под койку не лезет, приютился у печки.
Клава сидела на кованом сундуке с «Беседами» ученого Уильяма Джемса на коленях, и ее светленькие глазки жалобно и кротко молили:
— Катенька, выручи… И я когда пригожусь.
Третий вариант писать уже не интересно. И трудно. Все погасло, гладенько, аккуратно.
Клава без критики переписала в свою тетрадку конспект.
— Катька, хвалю, во! Руку набила. Спасибо, Катя, истинный друг, вся на деле.
Пригладила перед зеркальцем уложенные на ушах кренделями косички и — до свидания.
Так и пошло. Катя писала по три варианта каждой главы, а Федор Филиппович похваливал серьезно работающую троицу савельевской комнаты.
Савельевской комнату называли по Лине. Лина выступала на собраниях. Лину выбирали в президиум. Лину назначали в разные комиссии и подкомиссии, и удивительно, как только техникум целых два года со дня открытия сумел продержаться без Лины Савельевой.
Разумеется, подруги ценили Катин бескорыстный труд на общую пользу и старались отплатить чем могли, так что в конечном счете труд получался не совсем бескорыстным.
Вот, засидевшись в читальне, Катя на всех парусах несется домой: ее очередь мыть в комнате пол. Прибегает — и что же? Пол вымыт.
— Ладно, ты уж конспекты пиши, — снисходительно бросит Клава Пирожкова.
Что касается Лины, раза два в месяц она закатывала пир на весь мир. Пиры устраивались, когда в воскресный день кто-нибудь из деревенских, а то и отец, приезжали на базар. Привозили Лине из дома гостинцы — четвертную бутыль топленого жирного молока темно-желтого цвета, пяток ржаных сдобных лепешек, пяток круто сваренных яиц.
Поджидая с базара земляков или отца, Лина выпроваживала Катю с Клавой из комнаты.
— Девчонки, поболтайтесь где-нибудь, покамест тятя кипяточком побалуется.
Они уходили, а она молнией неслась в кубовую, до краев наливала жестяную кружку, доставала из тумбочки несколько сбереженных для этого случая ландринок из студенческого пайка и, подперев щеку ладонью, жадно слушала деревенские новости, какие рассказывал тятя, прихлебывая маленькими глотками кипяток, обжигаясь о горячую жесть.
— Ситуация у нас в деревне, Акулька, таковская…
Из-за этой Акульки (привязалось постылое имя, и справка казенная есть, а нет, не отвяжется!), по этой самой причине выпроваживала Лина подружек, не показывала им своего партийного, боевого отца. Весь фронт гражданской войны прошел, крестьянскую жизнь ставит на новые рельсы, а она прячет такого геройского отца! И ведь идейная комсомолка, а вся погрязла в предрассудке. Наедине с собой она без пощады критиковала и бичевала себя, но не в силах была побороть предрассудок.
Зато вечером, когда с базара разъедутся, опасность минует, Лина во всю ширь своей размашистой натуры выставляла деревенские гостинцы на стол.
— Ешьте, подруженьки, наедайтесь до другого базара, молочко пейте топленое.
Кроме девчат, приходил еще один гость. Более всего перед ним не хотелось ей быть Акулькой. Хотелось, чтобы он ее знал не деревенщиной, вчера из лаптей, а культурной горожанкой Линой Савельевой.
Гость был курсантом Военной электротехнической школы, или, как ее называли кратко, — ВЭШ.
Все знали, и Катя знала: ВЭШ — дитя революции. Юное, еще не исполнилось года, как явилось на свет. Суждено было начаться существованию ВЭШ в той же Сергиевской лавре, по соседству с общежитием педагогического техникума.
Катя Бектышева с подругами из своих окон наблюдала, как в положенный час маршируют красноармейцы, вернувшиеся с гражданской войны. Отвоевали. Теперь усваивают науку, в первую очередь нужную Советской стране.
Из окон савельевской комнаты видны Чертоги. В прежние времена им было название — Царские. Фасад в богатом разноцветье изразцов, сдвоенные окна, как бы в рамах из пестрого камня, под цветными кокошниками, другие затейливые архитектурные украшения придавали Чертогам праздничный вид.
Теперь над главным входом в Чертоги на красном полотнище едва не аршинными буквами выведено: «Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны. Ленин».
Призыв и приказ: электрификация всей страны!
