Дмитрий Алексеевич Данилов родился 31 января 1969 г. в Москве.
Служил в армии. Работал в различных издательствах и периодических изданиях, в том числе был главным редактором корпоративных изданий компаний «Сибнефть» и «Ист Лайн» (аэропорт Домодедово). В настоящее время работает обозревателем в журнале «Русская жизнь».
Публиковался в журналах «Новый мир», «Русская жизнь», альманахе «Топос».
Автор двух книг прозы — «Черный и зеленый» и «Дом десять». Книга «Черный и зеленый» была переведена на голландский язык и издана в ноябре 2008 г. в Нидерландах. Тексты Данилова также переводились на английский и итальянский языки, публиковались в Бельгии и Италии. В издательстве «Лимбус-Пресс» готовится сборник очерков Данилова о русских городах.
Казалось бы, Дмитрий Данилов пишет в эстетике, чуждой мне: я не очень люблю медленную литературу, малосюжетную литературу, и вообще никакой вымороченности не люблю, хотя последнее определение Данилова уже не
касается. Но удовольствие, которое я получил от текстов Данилова, — небывалое. Я так искренне смеялся, я всей душой восхитился, я, наконец, был просто очарован. И, главное, сравнить это ни с чем не могу.
А знаете, как все началось? Взял я как-то вечером одну книжку Данилова, почитал немного и думаю раздраженно: «Ну что за ерунда?» Отложил, конечно. Потом еще месяц прошел, я снова открыл Данилова — на сей раз не в виде книги, а в виде рукописи, оказавшейся в моем ноутбуке; дело было в парижском аэропорту, и мой рейс задерживался. И тут вот меня, что называется, накрыло. До сих пор не отойду, хотя из Парижа уже прилетел. Это я все к чему: Данилова надо уметь прочесть. На прозу Данилова надо, что называется, «подсесть». Если получится — натуральная человеческая радость гарантирована. Это очень хороший писатель, редкий, умный, ни на кого не похожий.
И вот еще два слова. Давно уже обратил внимание, что в 1899 году в России родилось сразу четыре великих писателя: Владимир Набоков, Леонид Леонов, Андрей Платонов и Юрий Олеша. Последний — очень хорош, первые трое — так вообще гении, на мой вкус. И в один год. Мне нравятся такие совпадения. Я нахожу в них смысл, божественную иронию и еще что-то, неформулируемое. Составляю эту книгу и вдруг обнаруживаю, что четыре литератора нового поколения, четыре во многом определяющих новую прозу человека родились в 1969 году. Алексей Иванов, Денис Гуцко, Андрей Рубанов и вот Данилов. Есть и в этом какой-то смысл. Они представляют то поколение, чья молодость пришлась на великие буржуазные реформы и чья литература в дурные годы разброда и разлома пробиться и расцвесть не могла никак.
Оттого и судьбы у всех четверых похожие. Все так или иначе пытались заняться литературой в молодости, у всех не очень получилось. У них словно бы отняли по пять-де-сять лет литературной жизни; хотя, с другой стороны, наделили и судьбой, и умением смиряться и терпеть. Все они заново стартовали уже в «нулевых», пообтершись, помыкавшись да поскитавшись. Иванов, Гуцко, Рубанов сразу, в той или иной мере, ухватили свой кус успеха и даже популярности. Данилов — пока еще нет. Но все будет, я уверен.
— Дима, мы с тобой неплохо знакомы, и я заметил одну черту, нас в чем-то роднящую. Мы с тобой никогда всерьез на серьезные темы не говорим и не говорили. Только валяя дурака. Может, сейчас попробуем? Или я путаю — и ты способен говорить вдумчиво и всерьез о политике, религии и литературе?
— Скорее, способен. Давай попробуем, может, и получится.
— Что ты сейчас читаешь?
— Я учусь (правильнее будет сказать — пытаюсь учиться) на богословских курсах при Московской Духовной академии и в последние года три читаю в основном религиозную литературу, а на обычную времени остается очень мало, поэтому много пропускаю из того, что по идее надо бы почитать. Вот, например, твои тексты начал читать только после знакомства с тобой — недавно прочитал «Грех», отличная книга.
Так получилось, что я больше общаюсь с поэтами, а не с прозаиками, бываю на различных чтениях и других мероприятиях, связанных с поэзией, благо у нас в Москве такие события происходят чуть ли не ежедневно. На мой взгляд, в поэзии сейчас настоящий расцвет. Много не просто интересных, а, не побоюсь этого слова, выдающихся имен и текстов. Насчет прозы — судить не берусь.
— Ну, давай тогда о поэзии. Что там у нас на поэтических небосклонах, кто сияет ярче прочих? Сопоставима ли популярность нынешних поэтических «звезд» с их реальными талантами? Кто у нас, кстати, самый популярный? Емелин? Орлуша? Русс? Воденников?
— Помимо перечисленных тобой, к самым популярным, несомненно, относится Андрей Родионов. Немиров тоже, в некотором смысле, имеет статус легендарной фигуры с несколько скандальным оттенком. В последнее время чрезвычайно популярен замечательный поэт Федор Сваровский — я считаю, совершенно заслуженно. Еще, конечно, Германа Лукомникова надо упомянуть в этом ряду — это, не побоюсь этого слова, грандиозная фигура.
Если говорить о поэтах, то популярность, на мой взгляд, в целом вполне коррелирует с реальным даром. Все перечисленные в этом нашем диалоге персоналии — большие поэты (не могу сказать этого разве что об Орлуше — я крайне мало его читал, а то, что читал, как-то меня не впечатляет). Другое дело, что есть немало больших поэтов, которые такой популярностью похвастать не могут — Марианна Гейде, Дина Гатина, Вадим Калинин, Владимир Никритин, Шиш Брянский, Андрей Моль, Татьяна Мосеева, Дарья Суховей, Александр Курбатов… Наверняка многих забыл упомянуть, ибо имя им чуть ли не легион. На всякий случай уточню — я упоминал только относительно молодых авторов, оставляя за скобками «живых классиков», таких как Парщиков или Драгомощенко, про которых и так все знают.
А вообще одним из величайших русских поэтов всех времен и народов я считаю Егора Летова, хотя о нем как-то не принято говорить как о поэте.
— Василина Орлова сказала как-то, что русским писателям надо Библию читать, иначе ничего не получится. Ты что думаешь по этому поводу?
— Библию надо читать вообще всем христианам, а не только писателям. И я не думаю, что чтение (или нечтение) Библии как-то сильно влияет на писательство — по крайней мере, за собой я такого не замечаю. Есть только некоторое количество тем и слов, которые я в свои тексты принципиально не допускаю. Например, у меня ни в одном тексте нет ни одного матерного слова.
— Ты чем объясняешь тот факт, что твоя литературная судьба на сегодняшний момент не сложилась в той степени, в какой ты, на мой взгляд, этой судьбы заслуживаешь?
— Я до сих пор не написал ни одного крупного, романного объема, текста. Самый большой мой текст — повесть «Черный и зеленый» — тянет всего на три с копейками авторских листа, то есть на совсем маленькую книжечку. А издатели у нас, как известно, мыслят романами. Они готовы издавать сборники рассказов только известных, раскрученных авторов, дебютировать сборником практически невозможно. Хотя, конечно, бывают исключения, и я как раз надеюсь стать одним из таких редких исключений.
Возможно, еще играет определенную роль то, что тексты мои спокойные, я бы сказал, тихие, в них нет абсолютно ничего «жареного», никакого секса, криминала, крови. Персонажи — аутичные, заторможенные, замороженные. Да и сам я не являюсь хоть сколько-нибудь скандальным персонажем. Если бы хотя бы что- то из перечисленного присутствовало, наверное, у издателей был бы ко мне более пристальный интерес.
— Давай-ка мы о тебе поговорим и, может быть, найдем в твоей биографии криминал, кровь и прочие съедобные вещи? Чем ты вообще занимался до сегодняшнего дня?
— Биография моя вполне скучна и незанимательна. Родился тридцать девять лет назад. Окончил очень хорошую спецшколу (французский язык), в то время она была одной из лучших в Москве.
— Как учился?
— В школе до шестого класса был практически круглым отличником, потом продолжал в целом хорошо учиться по гуманитарным предметам, а естественнонаучные совсем забросил, поэтому в аттестате красуется шесть троек.
— Может, воровал деньги у одноклассников? Двойки на пятерки переправлял? У преподавателя на стуле писал матерное слово мелом при помощи зеркальца?
— Чего не было, того не было.
— Пошел ли после школы искать рабочую профессию?
