себя.
– Вот видите? А позволяете себе брапить работящего торговца.
– Вы не торговец, – сказал Костов. – Вы – гангстер!
Борис удивленно посмотрел на него и опять засмеялся. Даже эта дерзкая шутка не могла испортить его хорошее настроение после ночи, проведенной с Ириной.
– Костов!.. – произнес он немного погодя.
Эксперт окинул взглядом дорогу перед машиной и па мгновение повернул лицо к шефу.
– Неужели «Никотиана» надоела вам до такой степени? – с лукавой грустью спросил Борис.
– Надоела – мало сказать… Она мне опротивела!
– Разве я так плох?
– Плохи ваши методы.
– Значит, сам я не совсем уж темная личность?
– Вы фантазер, – ответил Костов, немного помолчав. – И это вас до некоторой степени оправдывает.
– Так. А хотите стать компаньоном фантазера? С процентным участием в прибылях и под моим руководством?
– Нет, – ответил Костов, – не хочу.
– Итак, вы серьезно решили со мной расстаться?
– Этого я еще не сказал.
– А что значит ваш отказ?
– Только то, что я не хочу быть вашим компаньоном. Зачем вам компаньон?
– Боюсь, как бы вы не поступили, как эксперт Барутчиева… Вы единственный человек, с которым я могу разговаривать по-дружески.
– Ну конечно!.. – с горечью проговорил Костов. – Я вам необходим.
– Не ставьте так вопрос. Просто вы мне нравитесь как человек. Теперь скажите прямо: вы остаетесь в «Никотиане»?
– Да, остаюсь. – В голосе Костова прозвучал гнев, и это было смешно. – Но компаньоном вашим не буду!.. Мне стыдно было бы стать вашим компаньоном.
В первой машине за рулем сидел Лихтенфельд, рядом с ним Прайбиш, а на задних местах – Фришмут и фон Гайер. Все четверо надели темные очки, чтобы предохранить свои светлые северные глаза от ослепительного блеска юга. Прайбиш и Лихтенфельд негромко разговаривали.
– Одно ясно, – с горечью проговорил барон. – Мы не внушаем им никакого уважения.
– А чего вы от них хотите? – спросил Прайбиш.
– Гм… – Лихтенфельд на секунду снял левую руку с руля и презрительно махнул ею. – Вы не были в Салониках и Афинах! А вы знаете, Прайбиш, что такое греки? Яхты, виллы, женщины… все предоставлено в ваше распоряжение!.. Пожелаете общества – вас сейчас же ведут в самый избранный клуб. Захотите фотографировать – вас повезут по всей стране. Заикнетесь об охоте – на другой же день вас доставят в горы. Богатый, щедрый, вежливый народ! У них есть настоящая торговая аристократия.
– Здесь народ победнее, – желая быть справедливым, заметил Прайбиш.
Слово «аристократия» слегка кольнуло его.
– Победнее? – с ненавистью проговорил барон. – А вы оглянитесь, посмотрите на автомобиль, который идет за нами. Такие машины я видел только в Довилле и Биаррице.
– Вы забываете, что они собственники, а мы служащие, – скромно возразил Прайбиш. – Кроме того, нам приходится экономить для армии.
Лихтенфельд опять презрительно махнул рукой и умолк. Прайбиш был крестьянин, ничтожный простолюдин, и ничего не мог понять. Напрасно Лихтенфельд пытаался вдохнуть в него как-то – говорить напрямик было опасно – гордость императорской Германии, еще не испорченной мещанством Гитлера. Но Гитлер твердил, что немцы – богоизбранный народ, и обещал им реванш и богатства всего мира. Это-то и заставило Лихтенфельда, несмотря ни на что, стать национал-социалистом в тот весенний вечер, когда гремели барабаны и тысячи сапог маршировали по Унтерден-Линден.
Лишний раз убедившись, что Прайбиш нечувствителен к оттенкам в политических убеждениях, Лихтенфельд снова заговорил о том, что болгары непочтительны.
– Как вам нравится поведение их эксперта? – спросил он. – Заметили, с каким презрением он смотрел на мою собаку и охотничье ружье?
– Нет, – немного раздосадованно ответил Прайбиш.
Чрезмерная мнительность барона начала ему докучать. Он заметил только, что Лихтенфельд невежливо потребовал от болгар посадить его собаку в их машину.
– Костов просто хотел дать мне понять, что наши развлечения его раздражают, – продолжал Лихтенфельд тоном капризного ребенка. – Гм!.. Вы взяли с собой удочку? – Он насмешливо взглянул на футляр с рыболовными принадлежностями Прайбиша. – Уж не воображаете ли вы, что вас пригласят на ловлю форели?
– Не пригласят – не пойду, – равнодушно ответил Прайбиш.
