скалу. Погасив окурок, он спрятал его в пустую спичечную коробку, которую сунул в карман. Нельзя было оставлять после себя следов.
– Ну, а потом что было? – спросил он сдавленным голосом.
– Ничего… Отбросили нас… А Морев уехал целый и невредимый.
– Когда это было?
– Да с месяц назад, – ответил рабочий. – Лукан тут же снял Динко с командования. С тех пор положение без перемен. Наверное, ждут, что ты скажешь.
– Динко сделал ошибку, – сказал Павел.
– И я ему так говорил, когда они с комиссаром спорили. Товарищ командир, говорю, неразумно рисковать людьми, чтобы поймать какого-то торгаша. Торгаши не по нашей части. Ты чересчур разбрасываешься, неправильно это… Я человек простой, говорю, без образования, но я так думаю… А он кричит на меня, что я, дескать, подрываю дисциплину, расстрелом грозит. Горячая голова, но храбрец. Да, храбрый малый и умный. Тут и спорить не о чем.
Павел на это не отозвался.
– А женщина что делает у вас? – спросил он немного погодя.
– Лечит больных и ведет просветительную работу. Она много училась. Ленина наизусть знает.
Павел улыбнулся.
– Она не из разговорчивых, – заметил он.
– Малость нелюдима, – согласился рабочий. – А когда сердита, не попадайся ей на глаза.
– Как ее зовут?
– Варварой… Только это партийная кличка.
– А настоящее имя?
– Не знаю… Она еврейка, была замужем за болгарином.
– Муж где?
– Был в нашем отряде, но в прошлом году его убили.
Павел задумался. Как сурова жизнь этих людей! Ошибка здесь перерастала в тяжкое преступление, человеческая слабость – в порок. А храбрость и мужество, которые они каждый день проявляли в борьбе с лишениями, считались в их среде просто исполнением долга.
Павел загляделся на горы. Первые красноватые лучи солнца обагрили ближние пики, и они поднимались, как островки, из моря прозрачного тумана, затопившего долины. Стояла глубокая тишина. Ни один звук не нарушал безмолвия ущелий. На юге расстилался бескрайний лабиринт горных цепей, которые уходили вдаль, насколько хватал глаз, становясь все более и более призрачными и наконец растворяясь в голубой дымке у горизонта. Грозное нагромождение гор внушало страх и вместе с тем ощущение безопасности. В этих густых темно-зеленых лесах, в этих глубоких и сырых долинах, по которым ползли туманы, среди этих скал и каменистых обрывов партизаны были неуязвимы. Меткий стрелок, засевший с карабином у какой-нибудь козьей тропки, мог задержать две сотни полицейских и вынудить их искать другую дорогу. Замаскированный в скалах пулемет обращал в бегство целый пехотный батальон. Вряд ли можно было найти местность более подходящую для партизанских действий. В горах царили непокоренные. Горы – ведь это не то, что равнина, по которой мотомехчасти могут двигаться молниеносно и неожиданно окружать противника, загоняя его в мешок. Но зато здесь были другие трудности: долгие переходы, крутые подъемы, сырость ущелий и пронзительный горный ветер требовали железного здоровья. Павел бросил сочувственный взгляд на измученную тяжелым подъемом женщину, которая сидела, понурившись, в стороне. Почти такой же изможденный вид был и у паренька в солдатской форме, и у слабосильного рабочего. Всем им, наверное, до смерти хотелось спать, но они еще не остыли от подъема и поэтому не решались прилечь. Только Мичкин, очевидно выросший в этих местах, не боялся холодной сырости и спал крепким сном.
Немного погодя выглянуло солнце и осветило скалы, где отдыхал утомленный маленький отряд. Мокрая трава заискрилась мелкими капельками росы.
– Пора, – заметил рабочий.
– Отдохнем еще немного, – попросил солдат, обтирая о росистую траву распухшие ноги.
– Тогда я поразомнусь… Что-то озяб.
Поеживаясь от холода и одной рукой придерживая накинутое па плечи одеяло, а другой прижимая к себе автомат, рабочий отошел в сторону. Павел направился к женщине. Она подняла голову, и ее серые глаза холодно блеснули, встретив его взгляд.
– Откуда ты меня знаешь? – спросил он с улыбкой.
– Было время, когда ты занимался романской филологией и разглагольствовал на литературные темы, – насмешливо и враждебно ответила она.
– Это верно… А ты не из той ли компании, которая собиралась в кафе «Кристалл»?
– Нет! В ту компанию принимали только тех, кто воображал себя поэтом, а я не страдала этой манией.
– Да, так оно и было.
– Ты тогда писал бездарные стихи, – напомнила она.
– И это верно. Но тогда встречались женщины, которые сочиняли скверные рассказы.
– Да. но они по крайней мере были скромны… А ты всем расписывал, что превзошел Смирненского[53] и вот-вот догонишь Маяковского.
