– Скажи Мичкину, чтобы зашел ко мне, – проговорила она, подумав.
– Мичкину?… – Служанка с испугом взглянула на нее. – Но все соседи говорят, что он стал плохим человеком… Он коммунист.
– Скажи ему, чтобы он пришел, – повторила Ирина.
Она вернулась в свою комнату и опять нехотя принялась за начатый детективный роман. Темнело. Холодный осенний ветер гнал по горным склонам клочья молочно-белого тумана и свистел меж ветвями сосен в саду. Порывами налетал дождь.
Ирина захлопнула книгу. В комнате стало совсем темно, а электричество не горело, поэтому читать было уже нельзя. В полумраке из темных углов, из мебели, деревянных панелей и обоев выползали воспоминания: образы отца, Марии, Бориса, фон Гайера и того неизвестного юноши, которого застрелили охранники «Никотианы»… Ей стало невыносимо страшно. Она вскочила и выбежала из комнаты. Служанка ждала ее в столовой к ужину и при свете керосиновой лампочки читала книгу о спиритизме.
Мичкин пришел на следующий день к вечеру, промокший под непрестанным дождем и хмурый от смутного подозрения, что Ирина собирается просить о заступничество и что его чувство партийного долга опять столкнется с давним уважением к этой женщине. Он посвежел, был тщательно выбрит и щеголял в полушубке и новенькой фуражке. Ответственная должность и власть, которую ему доверила партия, слегка вскружили ему голову: на собраниях он выступал слишком самоуверенно, а с представителями враждебного класса обращался вежливо, по высокомерно. Он был уверен, что Ирина попытается спасти виллу от реквизиции, и прямо заявил ей:
– Виллы нужны для армии… Ничего, докторша, не могу сделать.
Она усмехнулась в ответ и сказала:
– Садись, выпей коньяку.
Мичкин отказался и насупился, хотя после затяжного собрания ему очень хотелось выпить рюмку коньяка. Он испытывал некоторое самодовольство от сознания своей власти, которая давала ему возможность разговаривать с этой женщиной, как с равной. И тут ему опять показалось, что она отдаленно, какими-то неуловимыми чертами напоминает красивую женщину из народа, зрелую как тугой пшеничный колос, колеблемый ветром. Его охватило тревожное и жгучее желание помочь ей – сделать все возможное, чтобы спасти ее виллу от реквизиции. Но это желание шло вразрез с его понятиями о партийном долге. Товарищи скажут: «Прибрали Мичкина к рукам буржуазные бабы». И будут правы.
– Нет у меня времени распивать коньяк, докторша! – сказал он с неожиданной для него самого грубостью и враждебностью. – Так-то! Заберем твою виллу.
А Ирина спокойно промолвила:
– Я тебя позвала вовсе не из-за виллы.
– А для чего же?
– Хотела попросить об одной услуге.
Мичкин снова насупился.
– Мы боролись с фашизмом не для того, чтобы прислуживать буржуазии.
Ирина сухо и холодно рассмеялась.
– Чего ты хочешь? – спросил Мичкин.
– Ничего. Можешь уходить. Извини, что отняла у тебя время.
Но Мичкин не ушел. Он опустился в кресло, чувствуя себя униженным и подавленным. Он вспомнил, что однажды в зимнюю вьюгу эта женщина, наскоро переодевшись, ушла с новогоднего бала и поехала к его больному внучонку; а теперь он, Мичкин, когда она просит его помочь, отказывается. Однако Мичкин мужественно вышел из затруднения.
– Слушай, докторша! – сказал он, сжав тяжелые кулаки и по-бычьи наклонив голову. – Есть вещи, которые я не могу сделать. Мне не позволяет это партия, моя совесть, убитые товарищи… Я не могу спасти твою виллу от реквизиции… Но в чем-нибудь другом постараюсь тебе помочь, даже если потом на меня будут пальцем показывать… Попятно тебе? А теперь скажи, зачем позвала меня!
Ирина с удивлением посмотрела на пего и равнодушно подумала: «Это человек с характером».
– Я хочу поговорить по телефону со своим деверем, – сказала она, помолчав.
– Со своим деверем? – Мичкин недовольно поморщился, что его побеспокоили из-за таких пустяков. – Кто он такой, твой деверь?
– А ты разве не знаешь? – несколько свысока спросила Ирина. – Он из ваших – Павел Морев.
Мичкин смотрел на нее, ошеломленный.
– Значит, Борис Морев…
– Да, Борис Морев и Павел Морев – братья, – поспешно сказала она.
Мичкин долго цокал языком, потом стал припоминать подробности тон ночи, когда он поджидал Павла возле виллы, и, наконец, спросил:
– Почему ты сама ему не позвонишь?
– Потому что не знаю, где он.
– В военном министерстве, конечно… Где же еще ему быть? Теперь налей-ка коньяку!
Мичкин принялся настойчиво осаждать телефонные коммутаторы, не без удовольствия перечисляя свои партийные заслуги, и ему наконец удалось проникнуть по проводам в кабинет товарища Морева. Он тотчас же передал трубку Ирине. Откуда-то издалека до нее донесся сухой голос человека, оторванного от дела.
