В романе югославского писателя Душана Калича «Вкус пепла», предлагаемом читателям «Подвига», это имя упоминается лишь однажды, как бывшего «научного руководителя» работ молодого доктора Людвига Крауса. Но и этого уже достаточно для того, чтобы понять, что это был за «доктор», если он учился у Менгеле, лично отбиравшего в Освенциме заключенных для проведения опытов, своими руками убившего 200 и причастного к убийству двух тысяч узников.
Читая роман Душана Калича и задумываясь о секретах его мастерства, я ловил себя на мысли о том, что в писательстве вообще есть что-то от математики, где — помните? — «один пишем, три в уме». Случается, правда, иногда и наоборот, когда пишут больше, чем мыслей в уме. Но это плохие авторы. Чем лучше писатель, тем теснее у него словам и просторнее мыслям.
Что, собственно, происходит в романе Душана Калича? Не боясь остудить интерес читателя к прочтению книги, можно сказать об этом совсем коротко, буквально в одной фразе: «Освобожденные весной сорок пятого года узники одного из фашистских концлагерей пытаются разыскать бежавшего врача- изувера, проводившего над ними секретные медицинские эксперименты». Что это были за опыты? Об этом писатель умалчивает. Так же, как практически ничего не говорит он нам и о том, что было с его героями в лагере до его освобождения.
А уж кому-кому, а Душану Каличу есть что рассказать об этом. И не понаслышке. Мальчишкой вступив в Союз коммунистической молодежи Югославии, он с оружием в руках боролся с гитлеровцами в рядах партизан. Был схвачен и три года провел в нацистском концентрационном лагере Маутхаузен, где за спиной у каждого узника каждый день ходила смерть. Калич был одним из тех, кому там было опаснее и тяжелее, чем всем другим, хотя казалось, что тяжелей уж некуда — Душан был участником подполья лагерного Сопротивления и каждый день балансировал у той роковой черты, за которой просто расстрел люди уже почитали за награду.
Но все это, частично выплеснувшееся ранее в его рассказах и романах «Обитель мрака» и «Возвращение в рай», Д. Калич оставляет за пределами книги «Вкус пепла». Я вообще замечал, что чем больше и ближе знает человек леденящие душу подробности, тем меньше бывает у него охоты рассказывать об этом другим. Потому-то, наверное, и роман Калича начинается неброско, с сообщения о том, что была победная весна 1945 года и узники гитлеровского концлагеря на территории Австрии обрели свободу.
И счастье вновь обретенной жизни! Но это уже из того, что «в уме», о чем по скупости Д. Калича на слова мы лишь догадываемся. Так же, как догадываемся о смятении чувств героев романа, которые лишены этого счастья таинственным клеймом Е-15, оставленным на их телах пребыванием в лаборатории лагерного врача Людвига Крауса. Они не знают, что за вакцина им впрыснута, но чувствуют, что обречены, что смертный приговор уже приводит в исполнение время. Но сколько им еще осталось? Этого не знает никто.
Их было семеро — два югослава, крестьянин Зоран и гимназист Ненад, русский сельский парень Саша, американец польского происхождения — пленный летчик, бывший до войны пианистом, Фрэнк, каменотес из Рима Анджело, участник французского Сопротивления Жильбер и бывший боец армии республиканской Испании Мигель. «В слабом свете прохладного майского утра, съежившись в своих лагерных лохмотьях, молчаливые и почти бездыханные, они были похожи скорее на нереальные существа, на семь восковых фигур, посаженных за большой стол в зале какого-то музея, чем на живых людей, с которыми разминулась смерть в этом нацистском концлагере...»
За этой мастерски в своей краткости, почти афористично выписанной картиной нам видятся другие — как восторженно разлетаются по домам в разные города и страны остальные узники и как страшна тяжесть общей беды, сведшей вместе на опустевшем вдруг лагерном дворе этих семерых. Мы явственно ощущаем сковавшую их невозможность нести в одиночку каждому в свой дом незримую свою беду и сознание необходимости всем вместе, общими силами постараться если не спастись, то уж по крайней мере снять с себя проклятие тайны сыворотки, введенной в их кровь доктором Людвигом Краусом.
Книга Душана Калича от начала до конца видится мне состоящей из таких вот «картин», до предела концентрирующих авторскую и будоражащих читательскую мысль. Вот сцена в благополучном, тихом, мирном, по-своему даже добром доме, где родился и вырос Людвиг Краус. Его отец — больной беспомощный старик со свойственной всем старикам мира едва ли не последней в жизни радостью — слепой гордостью успехами сына. И мы лишь догадываемся, что происходит в душах семерых обреченных. Как трудно им сдержаться, чтобы не расстрелять, не разнести гранатой это гнездо, выпустившее в мир изувера.
Старик? Его сестра, тетка Людвига, — старуха? А дети таких вот стариков щадили наших?! Это смог бы ответить каждый из семерых, вспомнив о том, что творили гитлеровцы на его родине. И был бы прав в святом отмщении.
Но они уходят, лишь чуть-чуть приоткрыв глаза старику на то, чем занимался его сын — когда-то блестящий хирург — после того, как надел мундир эсэсовца.
То же происходит и в другом ненавистном им доме, где на стене портрет хозяина в офицерской фашистской форме с Железным крестом за заслуги. Испуганно жмется в угол его жена, за дверью слышны дети. Те самые «чистокровные арийцы», которых собирались сделать хозяевами мира и ради этого уничтожали в концлагерях, травили в чреве матерей и губили еще до зачатия сотни тысяч детей в других, «негерманских» странах. В этом доме ждали отца. Но не дождутся. Его портрет в траурной раме. Но и жена и дети будут любить этого гитлеровца всю жизнь.
Как удержаться от мщения этому дому тем, кто помечен знаком Е-15, кто, еще не зная наверное, чувствует, что, если и выживет, никогда не сможет иметь ни жены, ни детей!
И снова, заставив себя на время забыть об этом, забыть, что делали люди в той ненавистной форме в их домах с их матерями, младшими братьями и сестрами, они уходят. Спешат дальше по следу того, для расправы с которым уже не дрогнет рука.
Ситуация розыска и погони коварна соблазнительностью легкого пути приключения и детектива. Но Душан Калич удержался от этого соблазна. От начала и до конца романа он держит повествование в напряжении психологической интриги, в которой недосказанность — метод художественного выражения. Порою, правда, кажется, что автор уж слишком аскетичен, излишне сдержан в своем письме, хочется эмоций, оценок, подробностей. Думается, что в необходимом «додумывании» ряда «картин» романа, особенно в заключительной его части, писатель мог бы и чуть помочь читателю. Ну хотя бы в сцене смерти Людвига Крауса. Ведь ныне в том, что написано Д. Каличем, финал преступника столь «открыт», что допускает целый набор довольно разных прочтений. Почему покончил с собой врач-изувер, бывший когда-то уважаемым человеком, безупречным профессионалом? Ведь военный разгром гитлеризма в те дни был лишь общим фоном для всех, кто в тот или иной период, в той или иной форме и мере связал себя в прошлом с носителями коричневой чумы. Действовали же все они в то время на том фоне по-разному. От самоубийств вслед за Гитлером и Геббельсом фанатиков идеи нацизма до тех, кто осознавал тяжесть преступлений фашизма и долю своего участия в них.
Что думал Людвиг Краус прежде чем принял яд? Об этом мы можем только гадать.
У меня лично после окончания чтения романа Д. Калича «Вкус пепла» возникло поначалу ощущение, близкое к подозрению на то, что в процессе полиграфического производства — то ли в наборе, то ли в верстке — в типографии просто потеряли главу, из которой читатель должен был узнать подробности о финале врача-изувера и о том, как же закончилась трагическая гонка за своим палачом вечных узников шифра Е-15? Как дались они в руки американских солдат? Как расстались с оружием? Что думают делать дальше?
Но главу ту, естественно, никто не терял. Ее просто не было. Душан Калич не написал ее. Ни тогда, когда роман «Вкус пепла» издавался впервые, ни позже при переизданиях. И правильно, наверное, сделал. Ведь именно это наряду с уже отмечавшимся нами отсутствием других подробностей и категорических авторских оценок событий тех лет обеспечило роману долгую жизнь.
Расставь Душан Калич все акценты с позиций, казавшихся в конце войны незыблемыми, и в наши дни роман «Вкус пепла» мог бы уже быть в разряде устаревших. Стоило, скажем, писателю в заданном тем временем ключе чуть тщательнее прописать лишь бегло очерченные в конце романа образы американских военных, и сегодня было бы просто смешно читать не вызывавшие тогда никаких сомнений заявления президента США Рузвельта о том, что его страна «тверда в решимости действовать так, чтобы ни один участник актов вандализма не ушел от наказания».
