— Он самый.
— То грязное несчастье, которое приносило на прошлой неделе паек?
— Да, — вздохнул Феклистов. — То грязное несчастье.
— Ну, и что он натворил?
— Все, — сказал Феклистов. — Все, что можно.
— Послушай, Феклистов, не пугай меня, — попросила жена. — Объясни толком.
Феклистов отхлебнул из чашки и сделал хорошую затяжку.
— Да тут, Тань, толком и не объяснишь, — он задумался. — Ты понимаешь, какой-то он никакой. Ни рыба, ни мясо. Потерянный какой-то, — он снова задумался. — В армии такой солдат опаснее любого другого.
— Почему? — спросила жена уже без особого интереса: мыльная вода с тряпки текла на пол.
— Потому что у него всегда что-то случается. Понимаешь? Всегда и везде. Он постоянно что-то теряет, забывает, попадает впросак, его постоянно припахивают и бьют, он дебил, — в голосе Феклистова появилась совершеннейщая уверенность. — Он полнейший урод. Блин, как же он нас с Колей Дыбенко уже достал!..
— Феклистов, погоди, у меня белье, — перебила его жена, скрываясь в ванной, и продолжила уже оттуда: — Так верни его в роту!
— Вот и Дыбенко мне то же самое говорит, — ответил Феклистов. — Да нельзя пока.
— Почему?
— Повод для неприятного разговора с начальником штаба, вот почему, — со вздохом произнес Феклистов. — Знаешь, Тань, вот пытаюсь влезть в его шкуру, понять его и — не могу. Неглупый же парень, образованный, стишки даже украдкой пописывает…
— Хорошие стишки?
— Паршивые стишки, ни хрена не понятно в этой галиматье, знаешь, как… ну, в общем, натуральная дурня… И все равно — чмырь чмырем.
— Да они, знаешь ли, Феклистов, умники образованные, они все такие, никакие.
— Ну ты хоть раз наберись мужества, дай в рыло одному, другому, третьему, — не слушая жену, продолжал Феклистов, — и все будет нормально. Ты же мужик, а не баба. Обидно.
— Да ладно тебе, Феклистов, — успокаивающим тоном произнесла жена, выходя из ванной и вытирая руки о фартук. — Нашел из-за чего…
— Знаешь, Тань, если бы наш Антошка вырос хоть вполовину таким же — наверное, удавил бы собственными руками…
— Брось, Феклистов, не бери в голову. Пойдем, поужинаешь, отдохнешь… Все будет нормально.
— И то верно, — ответил он, гася сигарету и поднимаясь. — Прием пищи — дело святое.
— Только знаешь чего, Феклистов, — сказала жена, когда, прикончив куриную ножку с гречневой кашей, начпрод тяжело поднимался из-за стола. — Ты бы все же избавился от него, да поскорее. По-женски чувствую: он тебе еще хлопот доставит столько, что… — она покачала головой.
— Да я это и по-мужски чувствую, — мрачно ответил начпрод. — А ты знаешь чего, Тань?
— Чего?
— Плесни-ка мне пятьдесят капель белой. Устрою поминки по спокойной службе. А то сдается мне, что она уже на ладан дышит.
Глава 5
— На, переодевайся, — сказал Феклистов, бросая на стол перед Шаховым комплект нательного белья и новое хэбэ.
Шахов поднял на начпрода отсутствующий взгляд, несколько секунд смотрел, потом снова опустил веки.
— Переодеться можешь прямо здесь.
Шахов оперся на стол, встал и начал медленно расстегивать пуговицы куртки.
— Хорош, — проворчал в своем углу Дыбенко. — Нечего сказать, хорош. Допрыгался. И это только начало. Не жилец он, Шура, жопой чую, — обратился он к Феклистову.
«Не жилец, — подумал Шахов отстранение — Не жилец. Где-то я это уже слышал…»
Он равнодушно разделся догола, потом развернул принесенные Фвклистовым вещи и начал одеваться.
— Делать-то что думаешь дальше, солдат? — спросил негромко Феклистов.
Шахов не ответил. Надев нательное белье, он присел на край стола и сосредоточенно рассматривал шов на форменных штанах.
— Чего делать, чего делать, — сказал недовольно Дыбенко. — А чего тут делать? Тут надо либо жить прилично, чтобы не дрочили, либо подыхать по-собачьи.
Шахов, видимо, удовлетворившись качеством шва, вздохнул и начал надевать штаны.
— Можно еще в бега податься, — продолжал рассуждать Дыбенко. — Только здесь это трудно — закрытый пограничный район, как-никак. Патрулей как собак нере-занных. А так бы — в самый раз: тепло ведь, лето. Это зимой не побегаешь, при минус сорока. Так, только до автобусной остановки добежишь и — в госпиталь, на переплавку. Как думаешь, Шахов?
— Ладно, хорош, Коля, — остановил его Феклистов. — Хватит воздух гонять, что твой поршень.
— Опять, — разозлился Дыбенко. — Опять! Снова ты за чмыря этого заступаешься, Шура! Да за каким хером он тебе нужен, объясни мне, начальник? Какой от него толк? Мало, что ли, он тебе — да и мне тоже — мозги посношал? Дня ведь еще, ни единого дня еще не было, чтобы он не залетал, не палился бы на чем-нибудь, во что-нибудь не вляпывался! А ему-то чего, с него как с гуся вода. А вот если он чего- нибудь похлеще выкинет, то не он — мы свои жопы подставлять будем! Я вон и так уже из-за этого его дневника дурацкого мимо политотдела ходить боюсь. Писатель херов!..
— Коля…
— Да че «Коля», Шура, че «Коля»? Оно бы ладно один дневник, а то ведь каждый божий день цирк нам здеcь устраивает. То в умывальник, видите ли, боится спуститься, в собственную роту, и потому сам не моется, коростой зарос, как пес шелудивый, и здесь срач развел, похуже, чем на мусорнике, то в столовую по страху своему чмырному носа не кажет и, знай себе, ходит попрошайничает — мне Чагатай уже все уши прожужжал, — то эншу палится, то по морде получает от каждого встречного-поперечного!..
— Послушай, Коля…
— Нет уж, я долго всю эту муть выслушивал, теперь ты меня послушай! На хера нам этот цирк, Шура, в продслужбе, а? У нас что, своих проблем нету, да? Нам что, больше делать нечего, как только его говно разгребать здесь каждый день? Так давай будем ходить за ним хвостиком, в роте с ним жить, чтобы его никто не обижал, с ложечки кормить, подмывать по три раза на дню, сопли ему вытирать…
— Коля, не мечи икру, — досадливо поморщился Фек-листов. — Ты думаешь, меня самого это все уже не достало? Но не мржем мы писарей менять каждый месяц, как перчатки, никто нам этого не позволит. Да ты сам посуди, вот приду я к эншу, к Чуме, к козлу этому, с рапортом — хочу, мол, одного придурка вернуть в роту, а на его место взять другого, — а он меня спросит: а какие у вас основания, товарищ капитан, это делать? Что мне в рапорте писать? «Наш писарь — чмырь задроченный, который постоянно нас лажает, он нас задолбал, видеть мы его уже не можем, подавайте нам другого», так, что ли?
— Напиши, что, мол, служебное несоответствие, — Дыбенко заметно поостыл.
— Да? Не пойдет. Накладные оформляются правильно и в срок, продслужба работает как часы, замечаний нет. Где ж тут несоответствие?
— Напиши, что терпели, пока можно было…
— Коля, ну ты как будто Чуму не знаешь! Он же сразу придолбается: почему столько терпели, почему сразу не принимали мер, не доложили по команде, почему не в состоянии навести порядок во вверенной вам продслужбе? Ты как первый день в армии, Коля! Сам, что ли, не понимаешь?
— Первый — не первый, всякие уроды были, а с таким, честно, еще не сталкивался, — махнул рукой
