— Сейчас я вам кое-что скажу, — мрачно произнес мистер Хебблсуэйт. — Я приезжаю сюда по делам, и, случается, мне нелегко бывает добраться из одного конца города в другой. Последний раз, когда я был здесь, почти все время шел сильный дождь; как-то вечером я очень спешил и не мог найти такси. Наконец я нашел машину и уже собирался сесть, как вдруг какой-то тип проскочил вперед мимо меня и сказал, что это его такси; а поскольку шофер знал его имя и знал, что он человек состоятельный, этот тип спокойно сел в такси и оставил меня с носом. — Произнеся это, мистер Хебблсуэйт так сурово посмотрел на своего собеседника, что стало совершенно очевидно, кто был похититель такси.
— Друг мой, вы хотите сказать, что это сделал я? Но я вовсе не думал… Мне, право же, очень жаль.
— Мне тогда тоже было очень жаль, — сказал мистер Хебблсуэйт.
— Честное слово, мистер Хебблсуэйт, я понятия не имел, что так вас обидел. Вы не рассказывали об этом Элли? Ах, рассказывали. Вот где зарыта собака. Мистер Хебблсуэйт, я не знаю, сколько вы еще должны пробыть в Лондоне, но даю вам слово, что все это время в вашем распоряжении будет машина.
— Мне не нужна машина, — заявил мистер Хебблсуэйт. — Вы увели у меня такси, так что о нем и будем говорить.
— Пожалуйста, пусть будет такси.
— Нет, не одно такси. Одно тут же могут перехватить. Я сам видел, как это делается. С вашего разрешения, пусть у меня будет пять такси.
— Пять! Но зачем вам столько? Вы же не можете ехать сразу в пяти такси?
Мистер Хебблсуэйт усмехнулся.
— Я поеду в среднем, а спереди и сзади будет еще по два. И если вы, мистер Крэнтон, позаботитесь о том, чтобы утром у меня было пять такси и чтобы я мог ими пользоваться все время, пока я в Лондоне, обещаю вам, что больше у вас не будет никаких волнений из-за мисс Элли Мэрсден.
Мистер Крэнтон захлопал в ладоши.
— Отлично! По рукам! Вы получите утром пять такси, мистер Хебблсуэйт. Они будут ждать возле отеля в… ну, скажем, часов в десять? Хорошо. А теперь как насчет Элли?
— Пойдемте вниз — я сейчас ей позвоню и все улажу, — покровительственно сказал мистер Хебблсуэйт. Он вышел первым и не увидел улыбки, которая появилась на широком умном лице мистера Крэнтона. Если бы он видел эту улыбку, он, вероятно, торжествовал бы меньше.
Телефонный разговор со звездой быстро дал желаемый результат; мистер Хебблсуэйт и мистер Крэнтон обменялись рукопожатиями.
— Пять такси, а? — посмеиваясь сказал последний. — Забавная мысль. Поздравляю вас. Ну, я побежал. Мне тоже пришла в голову одна мысль. Когда вы завтра утром выглянете в окно, ваши пять такси уже будут на месте.
И они были на месте. Мистер Крэнтон сдержал слово, но, будучи прирожденным мастером эффектных зрелищ, сумел сделать это с большой выгодой для себя. После вышеприведенной непродолжительной беседы между мистерами Хебблсуэйтом и Крэнтоном на рекламного агента «Уток-селезней» свалилась целая куча поручений. Агент, связанный множеством нитей со всеми концами Лондона, энергично принялся за дело, и никому не известный отель в Блумсбери благодаря мистеру Хебблсуэйту неожиданно оказался в центре внимания.
Спустившись вниз, мистер Хебблсуэйт обнаружил пять поджидавших его такси, а вместе с ними и многое другое. В холле сидели шесть репортеров, и все они жаждали услышать его «историю». Тут же были четыре газетных фотографа и два кинооператора, готовые запечатлеть тот момент, когда он проследует к среднему такси и прикажет трогаться. Было и сотни две зевак, привлеченных этим скоплением такси и репортеров, и, наконец, три полицейских и сержант, которые сдерживали толпу у входа в отель. Словом, ладденстальский провинциал получил некоторое представление о том, что значит в Лондоне слово «реклама».
Он вырвался из кольца репортеров, не отвечая на их вопросы, и сердито уставился на множество такси, кинокамер, полицейских и зрителей, стоявших перед центральным подъездом.
— Вы будете мистер Хебблсуэйт? — спросил хриплый голос. Он принадлежал главному из пяти таксистов.
— Да, я, — сказал мистер Хебблсуэйт. — И вы мне не нужны. Кто я такой, по-вашему? Мэри Пикфорд? Я не собираюсь выставлять себя на посмешище. А ну, убирайтесь!
Они ушли, но камеры все-таки щелкнули, и репортеры мысленно сделали несколько заметок. И если мистер Хебблсуэйт воображал, что, не воспользовавшись ни одним из пяти такси, он сумеет остаться в тени, он жестоко ошибался. Машина пришла в движение, и он уже не мог ее остановить. Фотографам было дано задание привезти снимки, и они их привезли. Репортерам было дано задание добыть «историю» мистера Хебблсуэйта, и они добыли ее. Они ничего не сумели выжать из самого мистера Хебблсуэйта, но к их услугам был рекламный агент Виктора Крэнтона, чьей информацией они могли воспользоваться и воспользовались. Мистер Хебблсуэйт фигурировал в тот же день в двух вечерних газетах и на следующий день в трех утренних, да еще с фотографиями. История, рассказанная газетами, была забавной, но героем ее стал Виктор Крэнтон. Мистер Хебблсуэйт, человек, отказавшийся отвечать на вопросы журналистов, играл в ней довольно глупую роль.
— Что-то не похоже, чтобы я свел счеты с вашим Крэнтоном, — сказал мистер Хебблсуэйт мисс Элли Мэрсден. — Пожалуй, он сам надо мной посмеялся.
— Да, Виктор кого хочешь обставит, — заметила звезда. — Конечно, характер у него неважный, зато голова — дай бог каждому. Но ты не волнуйся, Том: если я приеду в Ладденсталь, я буду молчать как рыба.
— Э-э, девочка, какая разница? Держу пари, что им уже сейчас все известно, — сказал мистер Хебблсуэйт. Он знал свой Ладденсталь.
МОЙ ДЕБЮТ В ОПЕРЕ
Я принадлежу к числу очень немногих писателей, выступавших в Бичемской оперной труппе. Правда, пение не входило в мои обязанности, хоть я и пел. Правда и то, что я выступал в этой труппе всего один вечер. Меня не приглашали выступить снова, но, с другой стороны, я и не напрашивался на новое приглашение. Одного раза было вполне достаточно, ибо мое честолюбие не распространяется на оперу; но теперь никто уже не скажет, что я не выступал в опере, точно так же, как нельзя сказать, что я не бывал в Африке — при мне мой вечер с Бичемской труппой и мои полдня в Алжире.
Время действия десять лет назад, весна 1919 года. Место действия — провинциальный город. Я только что вернулся с Великой Войны, как теперь называют это мрачное, бесконечное, отвратительное чередование героизма и скуки. Я пишу статьи и рецензии для местной газеты по гинее за колонку. На одной из главных улиц я неожиданно встречаю старого однополчанина, и мы с ним тут же обмываем встречу; потом он весьма приблизительно определяет выпитое каждым из нас как «четверть пинты». Попутно выясняется, что на этой неделе он работает в Бичемской оперной труппе. Я вспоминаю, что он постоянно подвизался в местных театрах. Я сам видел его в ролях восточного слуги, полицейского, присяжного, лесничего и в роли епископа в «Ричарде Третьем». Поистине жалкой бывала неделя в нашем театре «Ройял», если он не появлялся на сцене в качестве того или иного лица без речей. Сегодня он с пятью приятелями занят в «Ромео и Джульетте» Гуно. Я не самый большой поклонник этой оперы. Слушать ее у меня нет особого желания, но выступить в «Ромео и Джульетте» я бы не отказался и даже выражаю готовность — так не терпеливы, так опрометчивы мы, любители — отдать плату за вечер (целых два шиллинга шесть пенсов) человеку, чье место я займу. Это можно устроить. Я должен подойти к театру в семь тридцать и ждать моего однополчанина у служебного подъезда.
И вот я там, и он там, и мы оба, бросив последний взгляд на толпы ожидающих зрителей, входим в служебный подъезд. Мы поднимаемся по лестнице, потом спускаемся по лестнице, потом идем по стольким коридорам, что я окончательно теряюсь. Наконец мы добираемся до костюмерной, где жарко, как в печке,
