— Не пойму, что с тобой творится, дружище, — начал он мягким голосом, хотя глаза смотрели строго. — У тебя такой вид, будто ты нашел два пенса, а потерял целый шиллинг. В чем дело?
— Это все зима виновата, дядя, — дни стоят темные, кругом ничего не разглядеть, я не успеваю даже открыть этюдник — до сих пор не испробовал те чудесные акварельные краски, что вы мне подарили.
Ответ убедил его. Сам он живописью не интересовался, но занятия мои уважал, считая, что я так же предан своему искусству, как он — своему. Для него это было именно искусство, а не просто способ хорошо зарабатывать.
— Сегодня утром я говорил по телефону с Джо Бознби, — помнишь его? Это мой агент… Он еще тебе не понравился.
— Верно, только я не подозревал, что вы это заметили.
— Я многое замечаю, малыш. Кстати, я и сам его недолюбливаю, как, впрочем, и он меня, хотя, если послушать наши беседы, это никому в голову не придет. Так вот, Джо составил новую программу. Взгляни- ка. На следующей неделе мы выступаем в Плимуте, вернее, в Девенпорте, но Плимут звучит красивее. Затем Портсмут и Саутси. И то и другое одинаково плохо: местечки порядком загаженные и полным-полно матросни. Но ничего не поделаешь, придется ехать. Затем — неделя отпуска, а со второго февраля — Лондон.
— И мы неделю будем свободны? — Я не знал, грустить мне или радоваться. Ведь Томми мог увезти Джули, но если он этого не сделает, у нас будет целая неделя. Только как быть с деньгами?
Дядя словно подслушал мой вопрос.
— О деньгах, малыш, не беспокойся. Эту неделю я тебе оплачу, а в следующие восемь, пока мы будем выступать в пригородах Лондона, я повышу тебе жалованье до семи фунтов десяти шиллингов, потому что жизнь в Лондоне дорогая.
— Спасибо, дядя Ник. Я тоже думаю, что дорогая, хотя совсем не знаю Лондона.
— Успеешь познакомиться с ним во время отпуска. Устроиться надо на все восемь недель. В Лондоне мы выступаем в разных варьете, но жить надо в одном месте. Сам я всегда останавливаюсь в одной и той же берлоге, в Фрикстоне, у старых друзей. Он бывший иллюзионист, голландец, по фамилии Ван Даман, женат на француженке, она — отменная повариха; для меня в Лондоне лучшего жилья не придумаешь. Сисси на неделю едет к своим, а потом будет жить там же, если захочет. Я на недельку думаю съездить в Париж. Хочу повидать по делу одного французского иллюзиониста. Что еще тебя интересует?
— Только одно: состав труппы тот же?
— Нет уж. Мы с Томми Бимишем не желаем стоять на одной афише. Я, как всегда, завершаю представление, а передо мной целый список звезд. Я предложил Джо включить Дженнингса и Джонсона. Рикарло месяца на два-три едет домой. Джо сказал, что с нами могут остаться Кольмары, я ответил, что мне все едино. Ты, кстати, не с крошкой ли Нони крутишь роман?
— Нет, и сомневаюсь, чтобы кто-нибудь с ней крутил. Она пустая вертихвостка, хотя мне-то это безразлично. Она не в моем вкусе.
— А кто же в твоем вкусе? — Вопрос был задан как бы невзначай, но сопровождался острым взглядом.
— Еще не знаю. — И чтобы перевести разговор на другую тему, я поспешил спросить: — А где в Лондоне все эти варьете? И хватит ли нам работы на восемь недель?
— С избытком. Холборн, Килберн, Стрэтфорд, Хэкни, Финсбери-парк, Вуд Грин, Чизик, Шепердс- Буш, — отбарабанил он. — Вот тебе восемь для начала, и все «Эмпайры». А есть еще и другие, не говоря уж об «Ипподромах», «Паласах» и прочих заведениях под Лондоном. Лондон — большой город, малыш, и нуждается в развлечениях. И зритель там хороший, особенно на северном берегу. Тебе понравится сезон в пригородах Лондона, Ричард. Я, во всяком случае, люблю там играть.
Я ответил, что мне, наверное, тоже понравится, и не солгал. А затем начал в тревоге раздумывать, как бы и где обсудить все эти новости с Джули во время второго представления. Нам приходилось вести себя осторожнее, потому что, по ее словам, Томми начал что-то подозревать и порой бросал на нее косые взгляды. И конечно, мы, как всегда, еще не знали, как нам удастся устроиться на следующей неделе, в Девенпорте или Плимуте. Одно я знал твердо: несмотря ни на какую Джули, я непременно должен увидеть мисс Нэнси Эллис, которая выступала в Плимутском Королевском театре.
7
Но все наши фантастические планы по поводу плимутской жизни рассеялись, как только мы прибыли туда в вихре больших мягких снежных хлопьев. Дело было в субботу. Хорошую берлогу найти оказалось трудно, и я смог отыскать лишь темную каморку в жалком домишке на мрачной боковой улочке Девенпорта, рядом с казармами. Домик принадлежал отставному флотскому старшине, и у жены его был такой вид, будто она тоже была старшиной: пять минут, проведенные за чашкой какао в обществе этой унылой четы, убедили меня, что прийти сюда с Джули все равно что привести с собой жирафу. Я, конечно, сказал об этом Джули. После трудной нервозной репетиции мы, как обычно, сидели в «Уютном уголке» соседнего кабачка — это был действительно уютный угловой зал: отблеск каминного огня играл на старой медной посуде, подчеркивая глубину темного полированного дерева, а огромные неправдоподобные сказочные снежинки за окном, казалось, падали где-то совсем в другом месте и в другом времени. Джули пила виски, я — горячий ромовый пунш. Поначалу мы были в зале одни.
— Ничего не поделаешь, милый, — говорила Джули. — Да и я в плохой форме. Мы остановились в Гранд-Отеле. Томми всегда очень горд и заносчив в тех городах, где не любит выступать. Севернее Бирмингема все идет иначе — там он чувствует себя как дома.
— А что же будет в Лондоне? Вы ведь выступаете во всех пригородных «Эмпайрах».
— Да, милый, хвала Господу! Хотя Лондон ему тоже не нравится. Правда, там у него есть любимая берлога и, — Дик, дорогой, об этом-то мне и не терпится рассказать, — он считает, что ему лучше пожить одному. Я всю неделю внушала ему эту мысль.
— Может быть, у него есть там женщина? — с надеждой сказал я.
— По мне — хоть десять. Лишь бы избавиться от оков. Я уже писала и спрашивала друзей, не сдаст ли кто уютную квартирку месяца на два. Поцелуй меня, милый, пока никого нет.
Я поцеловал ее, и это было лучше любого горячего пунша. А потом я добавил и пунша, а для Джули принес еще порцию виски.
— Спасибо, милый. Нам бы сюда медвежью шкуру да кучу подушек, и я готова остаться на весь день и почти на всю ночь. — На лице ее проглянула улыбка, и глаза засветились. Она казалась красавицей, и я сказал ей об этом.
— Кстати, ты, наверно, помнишь, что здесь, в театре «Ройял», выступает крошка Нэнси Эллис? — Она искоса взглянула на меня. — Повидать ее не собираешься?
— Собираюсь, — ответил я твердо. — И в театре, и, надеюсь, не только там.
— К чему такой вызывающий тон, милый? Если помнишь, я первая серьезно заговорила о ней, у нас с тобой тогда еще ничего не было. И я вовсе не хочу, чтобы ты или другие считали, что я отняла тебя у девушки вдвое моложе, с которой у вас начинался серьезный роман. А ты сказал, что между вами ничего нет, помнишь? Так стоит ли теперь стискивать зубы и с вызывающим видом заявлять, что ты намерен ее увидеть и в театре, и не только там? Почему бы и нет, милый, только скажи зачем тебе это?
— Честно говоря, я и сам не знаю. Вероятно, из любопытства. Для нас с тобой это не имеет значения. Я все равно не перестану думать о тебе.
— Это еще вопрос. — Она задумчиво посмотрела на меня. — А как ты ее увидишь?
— Оставлю в театре записку, а завтра приду на дневное представление. Сегодня они не играют.
— Томми хотел посмотреть их в среду. А я сыта по горло такими представлениями — скука смертная! Но Томми так и рвется в театр и меня с собой таскает, ему ведь надо кому-нибудь объяснять, почему комедийные актеры так плохо играют, а играют они и вправду отвратительно. Но если ты идешь завтра днем, а я — в среду, то что же будет с нами, даже если ты устоишь против ее хорошеньких ножек? Хотя мои
