мистер Робинсон? Налей-ка ему, Ларри. Нам сегодня повезло с пивом, мистер Робинсон. В последнее время это большая редкость… во всяком случае, для нас, простых смертных. Иногда просто в глотке пересыхало… Да, так вы говорите, вам понравилась программа?
— Очень. И всей публике очень понравилась.
— Ну, конечно, — сказал Гэс. — Меня всегда хорошо принимали в Грэтли. Не могу пожаловаться, не могу пожаловаться. Вы, конечно, догадываетесь, что я имею долю в нашем предприятии. В «Ипподроме» сейчас идет одна из наших рядовых программ… Я не называю ее сенсационной, — добавил он осторожно, — потому что это было бы преувеличением. Да, это было бы несправедливо по отношению к Грэтли. Но, во всяком случае, программа неплохая. И должен вам сказать, мистер Робинсон, предприятие у нас, может быть, и небольшое… я не говорю, что оно большое… но вы себе не представляете, какие суммы мы расходуем на артистов. Возьмем, к примеру, нашу певицу, Марджори Гроувнор…
— И не стоит она таких денег! — перебила его жена весьма решительно. — Я это говорила с самого начала. Правда, Дот?
— Правда, ма. И с тех пор мы это слышим каждый вечер, — сказала Дот.
— Ваше здоровье, мистер Джимбл! — воскликнул я, поднимая стакан.
— И ваше, дружище… Ну-с, так вы говорили, что у вас какое-то дело ко мне?
— Да, в сущности, ничего особенного, — сказал я извиняющимся тоном. — Вчера в театре меня заинтересовала одна из ваших артисток, и я решил заглянуть сюда и порасспросить о ней. Видите ли, у моего приятеля, канадского француза, была сестра, замечательная гимнастка, и мне известно, что несколько лет назад она приехала в Англию выступать в варьете. А вчера, когда я смотрел на вашу мамзель Фифин, мне пришло в голову, что, может быть, она и есть сестра моего друга.
— Вот оно что! Подумайте, какое странное совпадение: ведь мы только что, перед тем как вы вошли, говорили о ней.
— Ничего странного — мы постоянно говорим о ней, — возразила Дот.
— Да замолчи ты или ступай спать! — буркнул ее муж, Ларри.
— Что та-ко-е? — сразу вскипела Дот.
— Ну-ну, будет вам! — прикрикнул на супругов Гэс, усмиряя их суровым взглядом и обнаруживая больше родительского авторитета, чем я предполагал в нем. — Дайте спокойно поговорить. А кому мы мешаем, тот может пойти наверх и там на свободе выкричаться… Вот так!
Он отвернулся от них и лукаво подмигнул мне. В жизни Гэс нравился мне гораздо больше, чем на сцене.
— А как зовут сестру вашего приятеля?
— Элен Мальвуа, — ответил я без запинки, вовремя вспомнив имя одной славной старой девы, которую я встречал в Квебеке много лет назад.
— Нет, тогда это не она, — сказал Гэс с какой-то официальной, торжественной серьезностью, видимо, наслаждаясь своей ролью. — Мне случайно известно, что настоящее имя Фифин — Сусанна Шиндлер. — Он произнес имя, старательно выделяя каждый слог. — И она родом из Страсбурга, я точно знаю.
— Значит, это не та, — сказал я. — А между тем ваша акробатка похожа немного на моего канадского приятеля. Кстати, трюки ее хороши…
— Безусловно, интересный номер, — подтвердил Гэс, а остальные трое обменялись многозначительными взглядами. — Талантливо и подано мастерски. Но… очень странная особа… очень странная!
— Странная? Да она форменная психопатка! — воскликнула Дот. — Она до смерти напугала двух наших хористок, когда они в Сандерленде случайно зашли в ее уборную.
— Я это давно говорила, — вмешалась миссис Джимбл, у которой, видимо, был довольно однообразный репертуар. — Говорила я, Гэс, или нет? Я с самого начала предсказывала, что от нее в труппе будут одни неприятности, потому что она дурная женщина. Я имею в виду не пьянство и не мужчин… этого за нею не водится…
— Ну, насчет мужчин я не так уверен, как вы, — заметил Ларри. — Впрочем, если она их и любит, так у нее странные вкусы, судя по тем мужчинам, которые ходят к ней.
— Не мужчин она любит, — возразила Дот решительно. — Спросите-ка у Розы и Филлис, они вам кое-что расскажут…
— Хватит! — остановил ее Гэс. — Мистер Робинсон может бог знает что подумать о нашей труппе. Нет, Фифин просто особа с большими странностями. А когда я говорю «со странностями», так я имею в виду именно это, и больше ничего: за сорок лет, что я разъезжаю с труппой, я перевидал немало всяких людей. Во-первых, Фифин ни с кем не дружит. Вы можете работать с нею месяц и не обменяться десятью словами, — она заговорит только в том случае, если ей покажется, что с ее кольцами или подпорками что- нибудь неладно.
— Может быть, это оттого, что она не очень хорошо говорит по-английски? — предположил я.
— Ох, уж эти мне иностранки! — возмущенно воскликнула миссис Джимбл. — Не стала бы я принимать их в труппу. Ни за что на свете. Грязнухи!
— Простите! — остановил ее Ларри. — Фифин вовсе не грязнуха.
— Если не тело, так душа у нее грязная, — отрезала миссис Джимбл.
— Ты сама не знаешь, что городишь, мать, — благодушно заметил Гэс, шлепнув ее по могучей ляжке. — Теперь помолчи и дай мне сказать. Английский язык у Фифин хромает, это верно, но я знаю людей, которые говорят по-английски гораздо хуже, а трещат так, что голова раскалывается. Нет, просто она какая-то недружелюбная. Она не хочет стать в труппе своим человеком. Да и работой, кажется, не так уж интересуется. Вы понимаете, мистер Робинсон, я особенно не могу жаловаться, потому что она всегда имеет большой успех. Вы сами видели вчера. Но могла бы иметь гораздо больший, если б захотела.
— Как так? — спросил я и, смею вас уверить, спросил не просто из вежливости.
— Вы видели ее номер. Она заставляет зрителей считать петли и обороты. Что ж, это хороший прием, так же как заставлять публику петь хором. Но я вот что приметил: сегодня она какой-нибудь трюк на трапеции делает только четыре-пять раз, а завтра тот же самый трюк с легкостью повторяет пятнадцать, восемнадцать, двадцать раз. А если так — почему не делать этого каждый вечер? Вы меня понимаете, мистер Робинсон?
Я ответил с полной серьезностью, что понимаю.
Тут нас удивила Дот.
— А я знаю, почему она каждый вечер меняет число петель, — начала она.
— Вовсе не каждый вечер, — перебил ее Ларри. — Иногда счет бывает одинаковый несколько вечеров подряд. Я сам считал.
— Наверное, больше пялился на ее жирные ноги. — Дот злобно посмотрела на него. — Она меняет число из суеверия — сама говорила как-то мне и Филлис. Она страшно суеверна. Сидит в своей уборной и гадает себе на картах. А нам гадать не хочет. Вообще она, по-моему, психопатка. И хватит о ней!
— Вот еще новости! — Миссис Джимбл строго посмотрела на дочь. — Тебе неинтересно, а другим, может быть, интересно!
— Какие же мужчины ходят к ней? — спросил я.
— Я заметил только двух-трех, — сказал Гэс. — Так, обыкновенные люди. Немолодые, насколько мне помнится.
— Ничего особенного, — снова вмешался Ларри, который на сцене был прескверным комиком, зато в жизни оказался очень наблюдательным молодым человеком. — Они совсем не похожи на так называемых поклонников. Я встречал ее несколько раз в пабах и кафе с какими-то типами, они толковали о чем-то, но за руки не держались, не любезничали…
— Не у всех такие привычки, как у тебя, — заметила Дот. Она, видимо, была из тех жен, которые считают своим долгом при посторонних каждые пять минут одергивать мужа.
— Ты отлично понимаешь, что я хотел сказать, — сердито возразил Ларри. — Просто они вели себя не как любовники. Похоже, что они приходили туда по делу. А какие у них дела — один бог знает.
Миссис Джимбл вдруг начала зевать во весь рот. Я допил пиво и встал.
— Ну, очень вам благодарен. Все это очень интересно. Еще раз спасибо за вчерашнее представление, мистер Джимбл! — Я пожал всем руки.
