13
Позже, когда сэр Джордж попытался собрать воедино все свои воспоминания, он пришел к выводу, что званый вечер вышел из-под его власти и обрел независимый, чуждый и враждебный ему дух за те самые сорок пять минут, что им пришлось ждать Неда Грина. К восьми часам все уже были в сборе и готовы сесть за стол. Трое, присланные из бюро услуг, — кухарка, горничная и некий образцовый дворецкий, — видимо, знали свое дело, хотя в их внешности и манерах было что-то удручающее и никак уж не праздничное. Они словно были из одной разорившейся аристократической семьи, все трое одинаково высокие, тощие, немолодые, с очень похожими, словно бумажными, носами; плотно сжатые губы их выражали недовольство судьбой. Элисон, которая, против обыкновения, очень волновалась, сказала ему, что кухарка раскритиковала все на кухне, а когда сам сэр Джордж, отдавая распоряжения насчет напитков, хотел дружески поговорить с горничной и дворецким, оба закрыли глаза, словно не желали видеть новый крест, который им предстоит нести.
Однако дворецкого никак нельзя было упрекнуть в праздности. Пожалуй, он даже перестарался. Пока все томительно ожидали Грина, он то и дело вносил поднос с мартини и хересом, вследствие чего сэр Джордж и Элисон, охваченные волнением и тревогой, выпили гораздо больше обычного. Элисон, которая была в прекрасной форме, все же сумела сохранить блеск, зато сэру Джорджу стало неожиданно плохо после того, как он переволновался и целый час пил на пустой желудок. Он вдруг почувствовал, что гости ему неприятны. Можно ли было не заметить, что у Филиппа Баторига, хоть он и министр высшего образования, глаза посажены слишком близко к длинному носу, а губы оттопыриваются, и весь он, право же, вульгарен. А его жена, эта унылая дура, считала Хэмпстед ссылкой и кроме тонизирующей водички в рот ничего не брала. Ну, с Джералда Спенсера спрашивать нечего, на то он Джералд Спенсер, а его жена Доротея из тех женщин, что напоминают злющих голландских куколок, почти все время молчала, но с таким видом, словно вот-вот заявит гневный протест. Мюриэл Теттер всегда была ему безразлична, любительница спорить, она болтала все, что взбредет в голову, и уже дважды пыталась втянуть его в какой-то бессмысленный спор. Но этого мало — Баториг, хотя и пил все без разбора, уже явно скучал. И куда, к дьяволу, запропастился этот Грин?
Было почти без четверти девять, когда он наконец явился и даже не подумал извиниться. Невысокий, но крепко сложенный, темноволосый и небритый, в пыльном пальто, надетом поверх не менее пыльного свитера с глухим воротом, Грин, казалось, только что взял расчет после долгого плавания на грузовом судне. Не то чтобы он был пьян, но и не вполне трезв, и сэр Джордж с ужасом почувствовал, что это как бы второй Тим Кемп, только моложе, шумливее и злобнее.
— Поверьте, мистер Грин, — сказала Элисон, — мы вам ужасно рады. Но уж не взыщите, если обед перестоял. Мы ведь ждали вас к восьми.
— Никак не мог! Прошу прощения! Вы, конечно, на меня сердитесь? Ну, продолжайте в том же духе. Это вам идет. — Он улыбнулся ей во весь рот и резко повернулся, едва не сбив с ног дворецкого, который вошел объявить, что кушать подано.
— Поскольку вы, мистер Грин, в настоящее время живете во Франции, — сказал ему сэр Джордж за столом, — я не без некоторого труда раздобыл вот этот кларет. Надеюсь, он вам понравится.
— В рот не беру кларета, но все равно спасибо. Плесните-ка мне виски. — Вообще-то Грин не кричал, но создавалось впечатление, что он долго жил в тех местах, где люди не разговаривают, а кричат; он никогда не понижал голоса — хриплого и грубого, — так что всякое его замечание разносилось по всей маленькой столовой. Он сидел слева от Элисон — справа от нее усадили Баторига. Сэр Джордж сидел между миссис Баториг и Доротеей Спенсер, и так как разговаривать с ними было не о чем, а он чувствовал себя не в своей тарелке и выпил слишком много мартини, он теперь приналег на вино. И очень скоро у него возникло такое чувство, словно он обедает в неприятном сие. Даже когда Мюриэл Теттер и Джералд Спенсер, которому уж во всяком случае следовало бы быть поумнее, начали приставать к Грину с расспросами и разговорами об искусстве, и он прикрикнул на них, чтобы они, черт их возьми, сменили пластинку, — это тоже было где-то далеко, словно во сне. Но Элисон, подумал он, поистине великолепна.
Элисон и чувствовала себя великолепно. Она действительно была, как сказал ее муж, горячей поклонницей творчества Грина, которое так пышно и волнующе расцвело в таинственной, увлекательной сфере на грани между сюжетностью и абстракцией; но при этом Элисон негодовала на него за опоздание и небрежный костюм, в то время как они с Джорджем потратили столько усилий и денег. На первый взгляд он был просто ужасен, какой-нибудь водопроводчик, да и только. Но когда он сказал, что ей к лицу сердиться, и одарил ее улыбкой, она вдруг почувствовала, что он вовсе не ужасен, что только такой человек и мог написать все эти чудесные картины. У него были странные, с прожелтью, глаза, вполне человеческие, и все же, по сравнению с домашним, ручным взглядом Джорджа и его друзей, это были глаза дикого зверя. В нем чувствовалась взрывчатая сила, без которой немыслим настоящий мужчина, но те мужчины, с которыми ей приходилось встречаться, утратили ее или никогда не имели. Мало того: уже через несколько минут после того, как они сели за стол, Элисон поняла, что она единственная, кем он склонен заинтересоваться; она чувствовала, что его явно влечет к ней, хоть это проявлялось в своеобразной, дикой и бесшабашной манере.
— Вы не могли бы говорить чуть потише? — решилась она сказать.
— Могу. А зачем?
— Затем, что я хочу быть уверенной, что вы разговариваете со мной, а не со всеми присутствующими.
— Резонно. Вас как зовут?
— Элисон. Означает ли это, что я могу называть вас Недом?
— Вот именно, Элисон. Ну, как теперь мой голос?
— Гораздо лучше, Нед. Но если бы вы постарались капельку поменьше…
— Эй, вы там! — рявкнул он горничной и дворецкому. — Как насчет виски?
Странное дело, они вовсе не так презрительно воспринимали его обращение, как робкие попытки ее и Джорджа завязать с ними дружбу. Быть может, он напоминал им каких-нибудь эксцентричных аристократов. Во всяком случае, бокал Неда незамедлительно наполнили до краев.
— Ну как, Элисон, посекретничаем? — заорал он ей в самое ухо. И прежде чем она успела ответить, положил руку ей на колено. Это наполнило ее разом восторгом и досадой, так как немедленное продолжение было невозможно. Он, однако, убрал руку и продолжал, не дожидаясь ответа: — Как только покончим здесь, все едем в «Зеленый гонг».
— Кто это все?
Неужели она обманулась? Неужели он не увлекся ею?
— Ну, вот ты, Элисон, крошка. И твой муж, если он будет очень уж настаивать, и всякий, кому надо. А мне надо. У меня там свидание с разными людишками. Повеселимся. Знаешь «Зеленый гонг»?
— В первый раз слышу, Нед.
— Это большой подвальный ресторан. Полно негров. Эх, и таланты расцветают там поздней ночью! Может, тебе не понравится, но плюнь на все и попробуй разок.
Да, Элисон и впрямь великолепна, подумал сэр Джордж, и, кажется, отлично сумела поладить с Грином, ведь ей не меньше, чем ему самому, хочется захватить эту выставку для Дискуса. Ну, уж об этом он позаботится. Сегодня или никогда. Он по-прежнему чувствовал себя как в неприятном сне и надеялся, что переговоры не будут носить щекотливый характер. Если он сам пьян, то что сказать о Грине, который не иначе как загипнотизировал дворецкого, и тот непрерывно подливает ему виски! Он вздохнул с облегчением, когда Элисон, вся разрумянившаяся и сверкающая, увела дам, хотя это означало, что решительный час пробил. Теперь — за дело.
— Я не пью ни портвейна, ни коньяка, не курю сигар и вообще мне некогда, — объявил Грин, закуривая дешевую сигарету. — У меня свидание в «Зеленом гонге». Я уже сказал об этом вашей жене, Джордж, она тоже едет. Есть еще желающие? Всех угощаю. Ну?
— Еду хоть сейчас, — заявил Баториг, который только что налил себе целый стакан коньяку и, видимо, здорово накачался. — Пусть только меня подвезут. На моей машине жена домой уедет. Она не любит задерживаться допоздна, а я, конечно, постоянно задерживаюсь в палате.
