сразу.
— Ого, да вы молодчина, мисс Мэтфилд. Вы это шикарно проделали, честное слово! Давайте выпьем по второму разу. За удачу! — Он снова наполнил стаканы.
Ее несли и колыхали теплые волны. Это было очень приятно. Она взяла стакан и нерешительно посмотрела на мистера Голспи.
— А я не опьянею? Если вы меня напоите, я не смогу написать ваши письма, так и знайте.
— Не беспокойтесь, — возразил он, дружески ухмыляясь, и потрепал ее по плечу. — От двух стаканчиков вы не захмелеете, и к тому времени, когда приедете обратно на улицу Ангела, будете трезвы как стеклышко. Она вас только согреет и подбодрит и убережет от простуды. Ну, смелее, разом!
— Ваше здоровье! — воскликнула мисс Мэтфилд, улыбаясь ему. И опять — вкус аниса, зажигательная бомба, потоки пламени, а затем теплые, баюкающие волны.
— Вот такой вы мне нравитесь, честное слово, — сказал мистер Голспи, глядя на нее внимательно и с явным одобрением. — Это было сделано мастерски, с настоящим шиком! Вы молодец-девушка, не то что те дурочки, которых встречаешь на каждом шагу. Я это сразу заметил и подумал: «У этой девушки не только наружность подходящая, у нее и характер есть». Жаль, что вы не едете с нами.
— Спасибо!
— Право, в моих устах — это большой комплимент. Не знаю, впрочем, понравилось ли бы вам такое путешествие. Будет зверски холодно, а завтра начнет качать и будет качать все время, пока мы будем плыть Северным морем, и потом, когда войдем в Балтийское. Я этот пароход давно знаю. Ну, как вы теперь себя чувствуете?
— Великолепно. — Это была правда. Мисс Мэтфилд поднялась и собрала свои вещи. — Но немножко пьяна.
Когда они вышли на верхнюю палубу, она остановилась и засмотрелась на Темзу. Дневной свет перешел в серебристый туман, по воде время от времени пробегали холодные отблески. В другое время ей было бы не по себе, ее бы даже немного пугала эта холодная свинцовая гладь, неверный свет над нею, унылый вой сирен, но сейчас все казалось таинственным и чудесным. Она на минуту замечталась. У нее было радостно на душе — и вместе с тем хотелось плакать. Она подумала: «Должно быть, это от водки».
— Это зрелище словно гипнотизирует человека, правда? — сказал вдруг хрипло мистер Голспи над самым ее ухом.
— Правда, — отозвалась она тихо. В эту минуту она окончательно уверилась, что мистер Голспи ей нравится, что он — обаятельный человек, не похожий на других. И сама себе она казалась сейчас обаятельной, необыкновенной. Она неожиданно вздрогнула.
— Эге, да вы опять начинаете? — сказал мистер Голспи шутливо, но в то же время заботливо и, продев руку под ее локоть, крепко прижал ее к себе. Так они стояли несколько мгновений. Ей хотелось, чтобы это длилось подольше. Ее всю наполняло одно чувство — новое для нее чувство теплоты и безопасности.
Наконец она отодвинулась. Сказала, что ей пора идти. Он ее не удерживал и молча пошел вперед, на нижнюю палубу, оттуда к сходням. Здесь они остановились.
— Очень рад, что побывали у меня, мисс Мэтфилд, — сказал он, беря ее руку в свои. Сейчас он не ухмылялся насмешливо, а улыбался.
— Счастливого пути, мистер Голспи, — ответила она поспешно, — желаю вам, чтобы не было холодно и чтобы плавание прошло благополучно. — Потом как-то помимо воли прибавила: — И смотрите же, возвращайтесь к нам.
Он вдруг громко расхохотался.
— Непременно! Вы скоро меня увидите. Опомниться не успеете, как я опять появлюсь на улице Ангела. — Он крепко стиснул ее руку, потом выпустил ее.
Уходя, мисс Мэтфилд еще раз обернулась и помахала рукой, хотя уже почти нельзя было различить, стоит ли он еще на палубе. Потом торопливо пошла по узкому переулочку, который вел назад, в обыкновенный, привычный мир. Когда она опять проезжала по Лондонскому мосту и смотрела в окно автобуса, уже почти ничего не оставалось оттого, другого, мира, только мерцание огней вдалеке. А когда она снова очутилась за своим столом в конторе и, подняв тетрадку к лампе под абажуром, разбирала записанное, этот другой мир был уже бесконечно далек от нее, казался лишь сном, приснившимся ей в ноябрьских сумерках. Но здесь, на бумаге, которую она закладывала в машинку, было доказательство того, что это не сон: размашистая подпись
Глава шестая
Мистер Смит получает прибавку
1
Мистер Смит давно уже не чувствовал себя таким счастливым, как сейчас. Призрак увольнения, безработицы, унижений и нищеты исчез и преследовал его лишь иногда по ночам, когда какой-нибудь кусок жареной печенки или сыра не желал перевариваться у него в желудке и мистеру Смиту снилось, что он на всю жизнь лишился работы и бродит по незнакомым темным улицам в одной фуфайке и домашних туфлях. Наяву призрак больше не появлялся. Фирма не только избегла банкротства, она развила усиленную, даже, можно сказать, бешеную деятельность, торгуя новыми сортами фанеры и наборки. И мистер Смит открывал все новые и новые колонки аккуратных цифр и подводил итоги, и как бы усердно он ни работал весь день, он вынужден бывал оставаться по вечерам на час-другой, чтобы привести в порядок счетные книги. Его это не тяготило, хотя иногда, когда время близилось к семи и электрическая лампочка над его головой горела уже полдня, а та порция свежего воздуха, какая имелась с утра на улице Ангела, была многократно использована, мистер Смит начинал замечать, что у него немного болит голова. Раза два бывало у него и какое-то неприятное ощущение, словно что-то тикало внутри, но оно никогда долго не продолжалось, так что он и не говорил о нем никому. Заикнись он только жене об этом, она бы немедленно начала пичкать его десятком разных патентованных лекарств и бегать по аптекам в поисках нового десятка. Докторов она не признавала, но в патентованные лекарства верила свято и пробовала их одно за другим, — не для того, чтобы излечиться от какой-либо определенной болезни, ибо она ни одной у себя не находила, а просто в надежде, что эта новая бутылочка окажет какое-то магическое действие. Миссис Смит в аптеку ходила из тех же побуждений, что и к знакомым гадалкам. Ее муж скептически относился к лекарствам и к гаданию, — впрочем, может быть, не так скептически, как он воображал.
Случайные недомогания представлялись ему таким пустяком при том чувстве облегчения, которое он испытывал, наблюдая новый расцвет «Твигга и Дэрсингема»! А ведь было время, когда ему просто тяжело было ходить в банк, потому что казалось, будто все кассиры шепчутся о том, что «Твигг и Дэрсингем» висят на волоске. Зато теперь бывать в банке — одно удовольствие. «Я загляну в банк, Тарджис», — говорил он, стараясь, чтобы это звучало не слишком самодовольно (не из-за Тарджиса, конечно, Тарджис искренне считал его большим человеком. Но раз-другой после того, как он скажет, бывало, что-нибудь в этом роде, он подмечал какие-то подозрительные искорки в глазах мисс Мэтфилд. С этой молодой особой надо держать ухо востро).
Потом он застегивал свое ветхое коричневое пальто, которое долго и верно служило ему, но крайне нуждалось в замене новым, как только будет получена прибавка. Надевал шляпу и уже на лестнице набивал
