На фотографии был он, Женька, выходящий из каменевского подъезда с Шерифом.
«Неплохо поработали, пока я прикидывался облаком! — понял детектив. — Ну-ну. И что же тебе надо?»
— Можете взять это на память о своей собаке. Она так рьяно защищала вашу жену, что пришлось ее пристрелить.
Удар был мощный. Почти нокаутирующий. Женьке никак не удалось скрыть свою реакцию. В обморок он не грохнулся, но шатнуло его заметно, и в глазах разгорелся пожар. Кажется, его переиграли по всем статьям, загнали в угол, и предлагаемая свобода — не что иное, как продолжение игры.
— Чего вы хотите? — спросил Женька, подозревая, что именно этого вопроса от него ждут.
— От вас — ничего. Все, что могли, вы уже сделали.
— Зачем же вам, в таком случае, моя жена?
— А кто вам сказал, что она нам нужна? Нам нужен Каменев. Его хочет повидать Герман Либерман, который поручил ему пустяковую работу и заплатил за нее большие деньги. Каменев деньги взял, а работу не выполнил и скрылся. Так что мы вас отпускаем, Столетник, чтобы вы нашли Каменева и уговорили его рассчитаться с Либерманом.
Рослый боевик распахнул дверь в ангарных воротах. Пахнуло свежестью. Была та самая чудная, девственная минута розового рассвета, когда хочется дотронуться до природы рукой, когда птицы еще не проснулись, и ранний пар родит пшеницу на полях. Первым делом Женька увидел свою машину «Рено». Мокрая от росы, она сиротливо стояла носом к зеленому полю какого-то стадиона, очень неухоженному, поросшему травой, и стадион походил на провинциальный, а солнечный свет был еще слишком слаб, чтобы сориентироваться. Возле его «Рено» прохаживался еще один бандит, и этого Женька сразу узнал: именно его описывал Решетникову Альдыбегов, именно он вышел за Нелединым в Стрешневе, а потом сел в красную «девятку» с антенной на крыше.
В кармане лже-Иванова зазвонил вдруг телефон, но он не реагировал на звонок, и тут Женька понял, что это звонит его телефон, звонят по его номеру, поэтому посторонний не может ответить.
— Ключи в машине, — с заметным раздражением поторопил его лже-Иванов. — Один неосторожный шаг с вашей стороны — и вы знаете, что произойдет.
«Это произойдет намного раньше, — понял Женька. — ЭТО произойдет, как только я отъеду метров на пятьсот».
— Верните мне мой телефон, — потянул он время.
— Позвонишь из автомата! — не выдержав явно не свойственного вежливого тона, грубо толкнул лже-Иванов Женьку растопыренной пятерней в грудь.
Мгновенно схватив его безымянный и мизинец в кулак правой руки, а средний и указательный — в кулак левой, Женька рванул руки в стороны, одновременно поднырнув под мышку всего лишь на долю секунды утратившего бдительность самозванца, и оказался за его спиной. Пистолет в кобуре он присмотрел еще вчера. Один из охранников (или сообщников) оказался по ту сторону двери, но именно это обстоятельство и определило секунду решительных действий: ударом ноги назад Женька захлопнул дверь и дважды выстрелил по стоявшим впереди, а потом развернул ставшего заложником главаря лицом к воротам — так что когда отсеченный на секунду охранник вылетел из распахнутой двери наружу, первая же его пуля угодила в заложника. Третий Женькин выстрел был последним в этом затянувшемся без малого на сутки поединке.
Он достал из кармана убитого все еще звонивший телефон.
— Алло! — выдохнул с замиранием сердца.
— Женя! Женя, где ты?! — прокричала Валерия. — Алло! Женя?!.
И тут он почувствовал, что слабеет, как будто снова наступает эйфория от укола, или он и в самом деле превращается в облако.
— Извини, Валерия, я тут отвлекся, — ответил, обнаружив подлинную причину своего «облачного» самочувствия: из перебитой пулей артерии на бедре фонтаном била кровь. Он даже не заметил, когда и кто успел по нему выстрелить.
— Женя! — прозвучал мужской голос. — Это Илларионов. Где ты находишься?
— Черт его знает! Где-то на окраине или за городом.
— Не отключайся! Сейчас тебя найдут по сигналу. В городе и области объявлен «Перехват». Ты не ранен?
— Нет…
Женька вынул ремень из штанов одного из охранников, перетянул изо всех сил ногу. Кровь остановилась. Так можно было продержаться еще час. Он собрал оружие. Рослый охранник еще дышал — пуля пробила ему грудь, кровь из раны пузырилась. Женька дошел до машины. Ключи торчали в замке. Он не стал их трогать, хотя едва ли бандиты установили устройство в замок зажигания — взрыв здесь, на месте, собрал бы милицию и навлек подозрение на мотоклуб. Под крышкой капота также все было чисто. При наличии радиовзрывателя у кого-то должно было находиться дистанционное устройство, но такового он не нашел.
И все-таки бомба была! Двадцатисантиметровый цилиндрик, по диаметру совпадавший с отверстием выхлопной трубы, рассчитанный на замыкание контактов после нагрева чувствительных элементов взрывателя до определенной температуры.
— Алло!.. Женя!.. Женя, где ты?!. — Это был уже кто-то другой, не Илларионов, но все равно — свой. — Женя, отзовись!
— Отзываюсь.
— Кварцевая система перехвата сработала, ты где-то в районе Ромашкова, руоповцы на подъезде.
— Валера! Арнольдов! — узнал Женька. — Здесь какой-то стадион.
— Ясно!
— Шериф жив?
— Кто?
— Мой Шериф?
— А чего ему сделается?
Он услышал шум двигателей, со стороны восходящего солнца приближались милицейские машины.
— Валера!.. Надо срочно осмотреть крышу, слышишь? Крышу!
— Да какую крышу, Жень?
— Того дома, где меня задержали! Эта бандероль…
— Успокойся, старик! Все уже осмотрели, и все нашли. В вентиляционную трубу он ее сунул, твою бандероль.
ГЛАВА 41
«Вольво» 426-04 МБ свернул с трассы на восток и помчал по ровной четырехполосной дороге в направлении Малаховки. Ни выросший за зубчатым горизонтом золотой полудиск восходящего солнца, ни буйное море зелени обочь дороги, ни плавившиеся в нежно-голубом небе ватные облака не привлекли внимания Леонтия Богдановича. Дачная его поездка отнюдь не сулила приятного времяпрепровождения: в семь часов утра, когда он уже собирался на работу, телефонный звонок соседа Реброва заставил его изменить планы.
— Тут кто-то по вашей даче ползает, — сказал Ребров, бесцеремонно отзевавшись в трубку. — Я утречком встаю, значится, а какой-то мужик в дверь вошел. Постучал — не вы ли спозаранку. Вроде как заперто. Не померещилось же — и окошко в мансарде распахнуто.
Богданович поблагодарил его и обещал приехать вечером, после работы. Но потом рассудил, что красть на его даче нечего, а если кто-то действительно наведался туда в рассветное время, то неспроста: в памяти Богдановича еще жил образ покойной супруги, и, более того, чем дальше, тем отчетливее он
