лице берет детективное агентство «Шериф». Но если выяснится, что Фрол причастен к исчезновению Рудинской, это будет стоить ему многих лет свободы — как минимум. К тому же у детективов возникло подозрение, что за этим исчезновением стоит более серьезное преступление.
— То есть ее убили? — хрипло спросила женщина.
— Валентина Игнатьевна, несомненно, ваш брат что-то скрывает. У нас есть основания требовать изменения меры пресечения по отношению к нему, но сейчас мы ничего не можем предпринять, вы понимаете? Мы не располагаем протоколами его допросов, материалами по факту нападения на него, даже не можем встретиться с ним и поговорить, потому что у нас нет таких полномочий и такого права, пока он находится в изоляторе.
Она опасалась подвоха, опасалась навредить брату, боялась за своих детей.
Никогда прежде она не могла себе представить, что криминал коснется кого-то в их семье. И вот теперь — Фрол. Она слушала Протопопова, отвечала на вопросы, навещала брата в сизо и никак не решалась позвонить в Пензу матери и отчиму — не знала, будет ли от этого толк, надеялась — авось все обойдется.
— Его там избили, — заплакала она вдруг и замотала головой, — избили!.. Он такой страшный, худющий, не бреется, не ест, а в последний раз, сегодня утром, отказался со мной разговаривать. Передачи берет, а не ест — отнимают у него их, что ли?..
«Есть! — послышался крик из кухни. — Есть гол!.. Так вам, хохлы поганые!»
Из соседней комнаты доносились детские голоса. Вначале веселые и мирные, потом все более воинственные.
В детской что-то упало. И тут же в кармане Александрова зазвонил телефон.
— Извините, — вынул он трубку. — Слушаю вас, Александров. Валентина воспользовалась паузой, побежала к детям: кто-то из них заплакал.
Звонил Викентий Решетников.
— Валя, сумку с аппаратурой и пленкой Неледина подбросили. Это абсолютно точно! Хорошо дрессированный качок на Казанском привлек внимание неопытного мента, побежал, тот — за ним. Качок перемахнул через забор, сделав вид, что случайно уронил сумку, а по ту сторону забора его ждал сообщник на мотоцикле «Харлей». В общем, не хочу каркать, но похоже, что кусок пленки в четырнадцать недостающих кадров найдут в руке мертвой Рудинской.
— Я понял, Вик, спасибо. Женька вернулся?
— Нет еще.
Предположение, которое проверял Решетников, первым высказал Столетник — однокашник Вали Александров. Осенью девяносто седьмого Валю избили молодчики из останкинской преступной группировки, требуя сообщить данные о деле, которое вел тогда Женька. Валя вытерпел побои, перенес две сложные операции в Склифе, потерял контору — от фешенебельного офиса бандиты оставили одни осколки, — но не сказал им ни слова. После этого случая Валя вошел в «шерифское братство». Теперь их было трое — Женька, Викентий и он. Намечался четвертый — Каменев.
На кухне хлопала дверца холодильника. Ревели трибуны. Участились возгласы Виктора. «Козлы! — пьяно кричал он. — Бар-раны!..»
Валентина Игнатьевна вернулась в комнату.
— Извините, — села на свой стул. — Я все равно не понимаю, за что посадили Фрола. Мне сказали, ему должны предъявить обвинение?
— Вам неправильно сказали, Валентина Игнатьевна, — терпеливо ответил Александров. — Он заключен под стражу как лицо, подозреваемое в совершении преступления.
— Разве так можно?! — воскликнула она.
— В исключительных случаях.
— А почему…
— Потому что он, по мнению следователя, передал проявленную пленку кому-то из сообщников. Следователь увидел достаточно оснований полагать, что Фрол воспрепятствует установлению истины.
— Как же так, Господи! Какие у него основания так полагать?
— А как кусок пленки, проявленной им, по его заверению, в Москве двадцать второго апреля между тринадцатью и четырнадцатью часами, оказался в Белощапове — в ста пятидесяти километрах от Москвы, если сам он — это подтверждают свидетели, сотрудники редакции газеты «Подробности» — из Москвы в течение дня не отлучался, а в час ночи двадцать третьего был доставлен в больницу?.. Часть негатива найдена утром двадцать третьего. Значит, либо он действительно не называет лиц, которым передал пленку, либо ею завладели преступники при других обстоятельствах, о которых он также не говорит.
— А что вы можете сделать?
— Я уже вам говорил, Валентина Игнатьевна. Детективы агентства выполняют поручение родителей исчезнувшей девушки. Даже по тем фактам, которые им удалось установить, можно ходатайствовать об изменении меры пресечения. В противном случае он будет находиться под стражей еще четыре дня. Затем либо ему предъявят обвинение, либо следователь найдет основания для повторного заключения под стражу, но речь не о нем, а о ней. Потому что его местонахождение известно, а ее — нет, и в ее поиске дорога каждая минута.
Она все еще колебалась и не знала, давать ли свое согласие на участие адвоката: в ее представлении, адвокат нужен был лицу, которое совершило преступление, лицу обвиняемому, само наличие адвоката уже говорило о признании вины.
Она поделилась своими сомнениями с Александровым.
— Валентина Игнатьевна, — покраснев от напряжения, с вымученной улыбкой принялся разъяснять он, — в случаях, когда к подозреваемому лицу применяется мера пресечения в виде заключения под стражу, защитник допускается к участию в деле с момента объявления ему постановления о применении этой меры. Так что если бы вы обратились к квалифицированному юристу, — он нажал на слово «квалифицированному», произнеся его по слогам, — то ваш брат был бы давно на свободе, и не исключено, что с его помощью мы бы уже нашли Рудинскую.
— И вам… если он согласится… предоставят свидание?
— С момента допуска к участию в деле защитник вправе иметь с подозреваемым свидания наедине без ограничения их количества и продолжительности. Кроме того, я получу доступ ко всем материалам, буду присутствовать на допросах, смогу обжаловать любые действия, противоречащие закону.
— Вам нужно найти Рудинскую, — выдвинула упрямая Неледина последний аргумент в оправдание своей нерешительности. — Вам ее родители за это заплатили, вот вы и хотите вытащить Фрола, чтобы получить от него сведения, а что с ним будет потом — вас не интересует.
Хотелось крикнуть: «Дура! Дура, ты же брата губишь и девчонку, ты же не хочешь помочь, упираешься изо всех сил по собственной дурости!» Но Валя Александров превыше всего ставил интересы дела.
— Хорошо, — ледяным тоном сказал он. — Но дальше… Пеняйте на себя.
— Подождите, — тихо сказала она. — Что я должна сделать?
— Убедить брата прибегнуть к помощи защитника.
Шел девятый час. Викентий Решетников дремал, вдоволь напившись чаю с конфетами и усевшись в кресло. Только что уехал домой Валя Александров. Завтра ему предстоял трудный день: Неледина обещала повлиять на брата — нужно было поехать с нею в сизо, выдернуть Протопопова, заручиться санкцией прокурора и добиться освобождения Фрола под подписку о невыезде.
Валерия сидела за компьютером и пыталась выстроить план предстоящих мероприятий — так, как это представлялось ей, дилетантке, исполнявшей функции офис-менеджера и не имевшей права голоса в том, что касалось детективной работы. Частично это отвлекало ее от тревожных мыслей, связанных с молчанием Женьки, — он не звонил сам и не отзывался на их с Решетниковым звонки.
Телефон зазвонил ровно в девять.
— Агентство «Шериф», — сняла трубку Валерия.
— Каменев, — коротко представился Старый Опер. — Дай Столетника.
— Сан Саныч, его нет. Он с утра уехал в Рязанскую область, в последний раз звонил в шесть часов и пропал.
