поднимаясь на ноги. – Ты первый это сделал.
При этих добрых словах лицо старого трактирщика смягчилось:
– Возможно, это не мое дело, но я не мог допустить, чтобы вы плохо думали о своем отце. Он хороший человек.
Хороший человек? Ну, это вопрос спорный, мысленно возразил старику Фредерик. В конце концов, лорд Грейстон пристроил своего бастарда в приемную семью и за сохранность какой-то тайны готов был заплатить целое состояние.
И все же оказалось, что он был не таким монстром, каким Фредерику рисовало его детское воображение.
– Вне всякого сомнения, ты прав, старый друг.
Уже собираясь выйти из паба, Фредерик остановился, внезапно пораженный новой мыслью.
– О, я хотел тебя спросить, не слышал ли ты о джентльмене по имени Даннингтон.
На лбу Макая обозначились морщины.
– Даннингтон?
– Думаю, он когда-то служил домашним учителем.
Трактирщик пожал плечами:
– По-моему, не слышал. Конечно, мне не приходилось общаться со многими домашними учителями.
Фредерик усмехнулся:
– Да, конечно, не приходилось.
– А почему вас интересует этот Даннингтон?
– В связи с делами.
– А жаль. – Макай оперся локтями о стойку бара. – Вы уже достаточно взрослый, чтобы искать учителей для собственных сыновей.
Фредерику следовало бы рассмеяться, услышав столь мягкий упрек.
Макай, должно быть, полагал, что если джентльмен скопил достаточно денег, то пора разделить свое состояние с женой и целой ордой детишек.
Забавно, что при этом намеке сердце Фредерика болезненно сжалось от внезапного томления.
И перед глазами возник образ ангела с черными, как вороново крыло, волосами и фигурой, округлившейся, оттого что внутри у нее находился его младенец.
На мгновение сердце перестало биться. Почему, черт возьми, такая мысль пришла в голову? Ведь никогда ничего подобного не случалось при виде другой женщины.
Неужели Порция и была той самой? Женщиной, которую Фредерик ждал всю жизнь?
Ответ, казалось, был очевиден и, дразня и искушая, таился где-то на краю сознания но, заметив, что Макай смотрит на него со странно-вопросительным выражением, Фредерик заставил себя непринужденно улыбнуться.
– Возможно, ты и прав, Макай, – пробормотал он, направляясь к двери. – Это вопрос, который мне придется изучить, пока я здесь, поблизости.
Глава 9
Когда Порция встала с постели после беспокойно проведенной ночи, она пылко пообещала себе, что сделает все возможное, чтобы избегать мистера Фредерика Смита.
И это решение не было продиктовано гневом, бессилием или даже чувством вины.
Нет, эти чувства были слишком хорошо ей знакомы, чтобы вызывать беспокойство. Она к ним привыкла с детства, как к хорошо выношенному платью.
Сейчас Порция испытывала странное чувство предвкушения, струившееся по ее жилам, пока она одевалась, приглаживала волосы и собирала их на затылке в аккуратную косу. Кажется, впервые за много лет Порция была полна энергии и радостно встречала грядущий день.
И это-то и пугало, потому что она не могла даже притвориться, что ее странное, почти головокружительное состояние не было напрямую связано с мистером Фредериком Смитом.
Она оказалась в опасно близких отношениях с этим джентльменом, она становилась одержимой этим порочным падшим ангелом, и приходилось признать это. Порция знала, что ей следует принять решительные меры, чтобы не оказаться снова под действием его мощных чар.
Не могло быть ни малейшего сомнения в том, Фредерик надеялся насладиться короткой интрижкой с ней, пока живет в гостинице. Или что он обладает такими качествами и сноровкой, чтобы сделать эту интрижку поистине восхитительным приключением. Даже более того, признавалась она себе, все еще трепеща при воспоминании о прошлой ночи.
Он был первым мужчиной, разбудившим в ней чувственность, которая до сих пор дремала или о существовании которой она забыла.
Чувственность, похороненная давным-давно.
Но хоть это приключение и было волнующим, Порция была достаточно рассудительной, чтобы не броситься очертя голову в бездну желания. Легко было обещать Фредерику, что их небольшая интрижка не будет иметь последствий. Порция была далеко не убеждена, что такое возможно.
Не так легко оправиться даже от короткого увлечения. И до тех пор, пока она не пришла к решению, намерена ли уступить обаянию Фредерика, было неразумно встречаться с ним.
Он не был неопытным юношей, которого можно было подразнить и раззадорить жаркими поцелуями, а потом в ужасе оттолкнуть.
Нет, он был джентльменом, не предлагавшим ей ничего, кроме уважения, и потому, в свою очередь, заслуживал такого же отношения от нее.
Это было зрелое и разумное решение, к тому же легко выполнимое.
По крайней мере, пока Фредерик оставался вдали от ее гостиницы. Но совсем иначе стало после его возвращения, когда он удалился с бутылкой бренди в сад.
В течение почти двух часов Порция пыталась проявлять твердость и не обращать внимания на этого стройного малого, пребывавшего в гордом одиночестве. По-видимому, он был доволен тем, что никто не мешал ему поглощать напиток.
Но по мере наступления подул легкий ветерок, стало прохладно, и Порция больше не могла не замечать охватившего ее беспокойства.
По-видимому, случилось нечто такое, что огорчило его.
И хотя логика Порции была безупречна, сердце ее не настолько очерствело, чтобы оставить Фредерика в саду одного, овеваемого холодным ветром.
Испустив вздох по поводу собственной глупой слабости, она запахнула плащ, выскользнула из кухни и оказалась в небольшом садике.
Пэк с радостным лаем бросился ей навстречу. Однако, как ни странно, Фредерик, сидевший на мраморной скамейке, не повернул и головы. Он продолжал оставаться в том же положении: сидел с небрежной грацией, вытянув ноги, а бутылку бренди держал в руке.
Похлопав по голове выплясывавшего вокруг нее спаниеля, Порция отогнала его и приблизилась к скамье.
– Фредерик! – тихонько окликнула она.
Фредерик продолжал созерцать небо, и его изящный профиль освещался мягким светом из окон гостиницы.
О Господи! Он необыкновенный!
Изящные черты каким-то образом оставались мужественными. Такие черты могли изваять только самые искусные из ангелов.
Сделав над собой отчаянное усилие, она сумела удержать непослушные пальцы в складках плаща и не позволила им погладить упавший на его лоб локон цвета меда.
– Добрый вечер, Порция, – произнес он невнятно, потому что уже успел поглотить изрядную порцию бренди.
– Обед подан в общей комнате.
На его губах затеплилась слабая улыбка:
– Значит, мне больше не ждать, что в мою комнату принесут еду на подносе?
Сердце Порции совершило болезненный скачок, но она все-таки ухитрилась овладеть собой и небрежно пожала плечами:
– Думаю, вы уже вполне здоровы, если в силах спуститься по лестнице.
Он медленно повернул голову и посмотрел на нее своими сверхпроницательными серыми глазами.
– Возможно, но мой обед не будет таким вкусным, если вы не принесете его своими нежными руками.
Тон его был слегка поддразнивающим, но от Порции не ускользнуло мрачное выражение лица.
– Что вас беспокоит?
– Откуда вы знаете, что меня что-то беспокоит?
– Такому удачливому дельцу, как вы, следовало бы научиться получше скрывать свои чувства, а у вас это не получается. – Она оглядела опустевший сад. – К тому же вы сидите здесь с бутылкой бренди и предаетесь невеселым думам уже больше двух часов.
Он ответил мальчишеской улыбкой:
– Значит, вы заметили.
– Я ждала, пока вы уйдете отсюда, потому что мне надо покормить Пэка.
С резким смехом он поднес бутылку к губам:
– Конечно!
– Фредерик, что-то случилось?
– Это… личное дело. Ничего интересного.
– Может быть, вы позволите мне судить, представляет это интерес или нет.
Его улыбка потускнела, он смотрел ей прямо в глаза.
– Какое вам дело, крошка?
– Не все ли равно? – ответила она вопросом. Фредерик довольно долго молча смотрел на нее, и Порция уже готовилась сказать что-нибудь резкое, когда он испустил тяжелый вздох.
– Сегодня у меня была интересная беседа со старым другом, – тихо ответил он. – И в этой беседе упоминалась моя мать.
Прежде чем подумать, Порция положила руку на его оцепеневшее плечо, будто могла рассеять мрачность одним лишь прикосновением.
– Вам тяжело говорить о ней?
– Не столько тяжело, сколько удивительно, потому что мне до сих пор не приходилось о ней говорить. Я никогда ничего не знал о своей матери, кроме того, что она умерла родами, произведя меня на свет.
– Ваш отец никогда ничего не говорил вам о ней?
Он ответил презрительным смехом:
– Мой отец вообще никогда ни о чем не говорил со мной. Разве что о погоде или о видах на урожай. И уж конечно, он не поощрял никаких личных излияний.
Сердце Порции сжалось при мысли о юном ранимом Фредерике, лишенном самого слабого утешения после утраты матери. У нее самой, по крайней мере, остались вещи матери, дававшие представление о том, какой была женщина, подарившая ей жизнь.
– И вы ничего о ней не знаете?
– Ничего.
Она бессознательно сжала его руку.
– И что же вы узнали сегодня?
Взгляд Фредерика опустился на пальцы Порции, все ещё сжимавшие его плечо.
–
