проблема бесперебойных поставок «пушечного мяса», которую правящие круги пытались разрешить, заменив добровольную систему набора мобилизацией. Буржуазная пресса и такие реакционные организации, как Австралийская лига обороны, спекулируя на чувствах людей, чьи близкие были на фронте, оказывали давление на тех, кто не внял милитаристской пропаганде, — публично поносили их, посылали им белые перья в конвертах — знак трусости. Но законопроект, который должен был обеспечить военную машину людскими ресурсами и заодно урезать демократические права трудящихся, стать дубинкой для расправы с «красными», натолкнулся на сопротивление рабочего класса и ведущих профсоюзов, широких масс народа. «Это было поистине незабываемое народное движение», — пишет ветеран австралийского рабочего движения Эдгар Росс.[17] Возникли Антимобилизационная лига, Товарищество «Мобилизации — нет!», Женская армия мира, Армия добровольцев труда. Австралийский союз мира. Антивоенные выступления жестоко подавлялись прямыми и косвенными мерами: уличные митинги разгонялись с помощью солдат, домовладельцы отказывались сдавать помещения для подобного рода собраний, свирепствовала цензура, в домах активистов устраивали обыски. Особенно круто расправлялись с социалистическими организациями. ИРМ, клеймившая грабительскую войну, была запрещена, а ее члены приговорены к длительным срокам тюремного заключения. Однако война становилась все менее популярной. Дважды, в 1916 и 1917 годах, законопроект о воинской повинности выносился на всенародный референдум, и дважды Австралия отвечала: «нет!»
Война проводит новые линии размежевания между героями трилогии. Уходит добровольцем на фронт Лал Гауг, молодой и красивый в своей кавалерийской форме, с перьями эму на фетровой шляпе, жаждущий подвигов и отличий, уверенный, что поступает так, «как обязан поступать каждый мужчина, способный носить оружие», чтобы одолеть врагов Великобритании. И погибает от турецкой пули в Палестине, под Газой.
Дику Гаугу, воевавшему во Франции, повезло больше — он отделался ранением и вернулся на родину неузнаваемо постаревшим, к семейному очагу, который дал трещину. Если Гауги расплачиваются за войну собственной кровью, то новоявленный магнат сэр Патрик Кеван не намерен подставлять голову под пули. Но разыгрывает ярого патриота: дает правительству деньги взаймы, дарит самолет Королевским военно-воздушным силам, агитирует — дела его идут в гору, война делает его еще богаче.
Референдум разделил на два лагеря и семью Гаугов. Моррис, в котором оживают настроения и понятия британского джентльмена, бывшего офицера, безусловно за войну до победного конца. А Том и его невеста Эйли отдаются борьбе против введения милитаристского закона: выступают на митингах, расклеивают плакаты, распространяют листовки и запрещенную литературу, разоблачающую махинации финансовых концернов. Хулиганы в солдатской форме, нанятые вербовщиками волонтеров, избивают их. Салли проходит путь обманутых и прозревших миллионов. Снедаемой материнским страхом за жизнь сыновей, ей хочется верить, что они сражаются за правое дело, спасая демократию. Она готова откликнуться на фальшивый призыв «помочь нашим ребятам на фронте» и потому солидарна поначалу с Моррисом. Шаг за шагом она убеждается, что правда на стороне Тома, Эйли, Динни Квина, ирмовцев. И самый веский для нее аргумент — письмо Дика из госпиталя, сообщавшего, что он и почти все парни его взвода проголосовали против принудительной отправки войск за границу.
Переживания Салли были близки писательнице. И она не отрывала глаз от военного транспорта, удалявшегося от австралийского берега, — он увозил старшего брата, журналиста Алана, которого ей не было суждено увидеть вновь: его убило прямым попаданием немецкого снаряда. Младший брат, военный врач Найджел, едва не умер в Сербии от брюшного тифа. Хью Троссел, ставший впоследствии ее мужем, был ранен на Галлипольском полуострове, в одной из самых кровопролитных и бесплодных операций. И если в начале войны Причард пыталась вступить в женский вспомогательный корпус, попасть на фронт в качестве военного корреспондента, а во время первого референдума проголосовала «за», то накануне второго опроса она прилагала все усилия, чтобы законопроект, развязывавший руки милитаристам, провалился. Вместе с ней в антимобилизационной кампании участвовал ее друг Фрэнк Уилмот (1881–1942), известный поэт, писавший под псевдонимом Фернли Морис. Из его стихотворения «Богу от измученных народов», прозвучавшего в 1917 году как страстная мольба о мире, «крик боли», взят эпиграф к роману.
Письма с фронта с именами мертвых и умирающих от ран, горькие рассказы о напрасных потерях, головотяпстве командования, разочаровании и усталости, посещения австралийского госпиталя на севере Франции, зрелище безногих и безруких калек на улицах, контрасты между страданиями миллионов и процветанием фабрикантов смерти и прочих, для кого «война — мать родна», — все это, накапливаясь, возбуждало в писательнице непримиримую ненависть к системе, породившей вселенское бедствие. Капитана Троссела, кавалера Креста Виктории, высшей английской награды за храбрость, война, по его словам, сделала социалистом. И опять-таки пример в объявлении войны империалистической войне подало миру первое государство рабочих и крестьян. «Известия об успешной революции в России и большевистские лозунги мира, хлеба и земли резко контрастировали с империалистическим лозунгом войны до победного конца», — отмечает австралийский историк Мэннинг Кларк.[18]
Обращаясь к батальным свидетельствам и анализируя эволюцию общественного сознания на «окраине», далекой от театра военных действий и все же ввергнутой в войну, Причард выделяет как исторически прогрессивную тенденцию перерастание протеста против бессмысленного братоубийственного кровопролития в изобличение империалистической подоплеки войны. Такой подход к эпохальной в полном смысле слова теме свидетельствует о родственности «Золотых миль» произведениям тех писателей Запада, начиная с Анри Барбюса и Арнольда Цвейга, кто разрабатывал ее под знаком роста революционного сознания и грядущих социальных сдвигов, о идейной близости произведениям советской литературы о войне и революции.
Война отбрасывает свою мрачную тень и на мирные годы. Крах семейного счастья Дика Гауга, измена красивой, легкомысленной Эми, оставившей бедняка ради богача, — это трагедия солдата, вернувшегося с войны. Дик ушел в армию не по доброй воле — его вынудили к этому, грозя в противном случае уволить и обещая принять обратно, когда замолкнут орудия. Принять-то приняли, но ненадолго: демобилизованный «защитник отечества» с женой и маленьким сыном попал в петлю безработицы, хотя его нельзя было упрекнуть в недостатке профессиональной квалификации или трудолюбия. В поисках выхода Дик нанимается на дальний прииск, за много миль, где добывается мышьяковистая руда, отравляющая организм. Он соглашается на тяжелую работу дробильщика, для которой совершенно не нужны познания, приобретенные в Горном училище. Потрясенный предательством Эми, Дик стал жертвой несчастного случая. Но в известном смысле он и жертва войны, при том, что смерть настигла его не на поле сражения, как Лала, а в шахте.
Волнения на приисках в 1919 году также связаны с безработицей среди демобилизованных — она привела к обострению межнациональной розни и конфликтам между безработными австралийцами и иностранцами, преимущественно эмигрантами итальянского и славянского происхождения, которые обосновались на приисках в годы войны и нехватки рабочих рук и оказались в лучшем положении, чем вернувшиеся старожилы. Когда атмосфера накаляется и взбудораженная толпа громит лавки, таверны, гостиницы, требуя выгнать с приисков всех чужаков, когда доходит до драк и поножовщины и насмерть перепуганные женщины с детьми бегут прятаться в лес, у Гаугов находят прибежище семьи друзей Тома — итальянцев и югославов. Организуя защиту иностранных рабочих. Том, верный рабочему товариществу, поступает как интернационалист, понимающий, кто и для чего подстрекает демобилизованных и безработных против иностранцев.
Идеи пролетарского интернационализма и классовой солидарности пронизывают и рассказ о забастовке 1919 года в западно-австралийской золотопромышленности, длившейся свыше трех месяцев, — «великой битве за профсоюзы». Полнота фактов и обоснованность оценок позволяют считать Причард историком австралийского рабочего движения, давшим объективную картину социальных противоречий и борьбы разнонаправленных сил, хотя, конечно, историк в данном случае — ипостась художника, концентрирующего исторический опыт в образах, рожденных творческим воображением.
Борьба, которую Том Гауг и его товарищи ведут за стопроцентный охват горняков Австралийским рабочим союзом, есть борьба за единство рабочего класса против ослабляющего его боеспособность раскола по национальной принадлежности или по признаку участия в таких акциях буржуазного государства, как война. Надо сказать, что и демобилизованные солдаты не представлены как однородная масса: если
