не возобновлять иностранцам патентов на торговлю остается в силе, и вот он, Адамо Фиаски, работает теперь лесорубом вместе с Тони.
— Это будет ему только на пользу, — объявил Петер, который предпочитал иметь зятем рабочего, нежели владельца винной лавки.
Бабушка Тони горько жаловалась, что ей пришлось расстаться со своим домом в Боулдере, когда внук вынужден был уйти с рудника. До женитьбы Тони она жила у Лаличей.
— Ничего, бабушка, — сказала Даница. — Скоро у нас в Куррайонге будет славный домик, увитый виноградом, и свой садик и козы.
А пока она собиралась поселиться вместе с Тони в лагере лесорубов и жить в палатке. Миссис Маттине ничего не оставалось, как взять на себя заботы о хозяйстве Петера и побыть у него, пока Тони не построит собственный дом.
Старуха мрачно пробормотала что-то, покачала головой, и в такт закачались большие золотые серьги, уже не красившие ее увядшего лица.
— Она говорит, что Тони бросил ее, — засмеялась Даница. — Что ей некуда деваться, негде найти приют для своих старых костей. Но вы не верьте ей, миссис Гауг. Когда солдаты ворвались в дом, бабушка успела взять шкатулку с деньгами и со всеми драгоценностями, так что она у нас богатая, и, право же, ей не на что жаловаться!
Одета миссис Маттина была скромнее всех, пировавших на свадьбе Даницы. На ярком фоне полосатых шелков и цветастых тканей резко выделялась ее худенькая фигурка в старомодном черном шелковом платье с высоким воротником, узким корсажем и длинной юбкой. Зато украшениями миссис Маттина была увешана, как цыганка. На груди у нее сверкало ожерелье, на руках браслеты. Костлявые смуглые пальцы были унизаны кольцами.
Она сидела у двери, разговаривая сама с собой, когда к ней подбежал Тони.
— Ну-ка, бабуся, покажи им, как надо плясать! — крикнул он весело.
Миссис Маттина ворчливо запротестовала, но Тони наклонился, заглядывая ей в глаза смеющимися и ласковыми глазами.
— Нет, ты обещала потанцевать на моей свадьбе, — сказал он и, подхватив ее, вытащил на середину комнаты.
Тамбурины заиграли веселый мотив, и миниатюрная черная фигурка двинулась по кругу рывками, словно марионетка. Но мало-помалу движения ее стали живее и увереннее. И вот уж миссис Маттина, приподняв юбку, закружилась по комнате, забыв обо всем на свете. Увлеченная ритмом музыки, она плясала весело, непринужденно и с необыкновенным изяществом.
Салли знала, конечно, что бабушка Тони в молодости была балериной, но она никогда не представляла себе, что эта худая, неприметная женщина в старом черном платье может вложить столько очарования в свой танец. Миссис Маттина преобразилась, и ее пляска увлекла пылких иностранцев, восторженно следивших за каждым ее движением. Как они кричали, хлопали, стучали ногами, в то время как бабушка Тони раскланивалась, словно на сцене, и посылала им воздушные поцелуи! Потом Тони подхватил ее на руки, расцеловал и снова усадил на стул у двери.
Танцы и песни сменяли друг друга, но Эйли выглядела утомленной, и Том решил, что пора домой.
— Давно я так не веселилась! — воскликнула Салли, когда они возвращались по широкой пыльной дороге при свете бледной луны.
— А хорошо, что мы по-прежнему друзья с иностранными рабочими и они не злобятся на нас за недавние безобразия, — сказал Динни.
— Петер Лалич и Тони не помнят зла, потому что понимают, в чем дело, — отозвался Том. — Но и среди иностранцев тоже немало олухов, как и среди нас.
— Вот чему иностранцы могут нас поучить, так это умению веселиться, — заметил Динни. — Мы что- то не умеем так развлекаться и радоваться от всей души по всякому поводу. Не можем дать себе волю и чувствовать себя так легко и беззаботно, как они нынче.
— Да, хотела бы я, чтоб мы умели так радоваться жизни и чувствовать себя такими счастливыми, — вздохнула Салли.
— А разве мы не счастливы? — спросил Том.
— Я, например, счастлива, — тихо сказала Эйли.
— Мы этого не показываем, — настаивала Салли. — Мы сидели сегодня с натянутыми улыбочками и старались казаться общительными, но чувствовали себя очень скованно и не были такими оживленными и естественными, как они. А мне бы хотелось пить не стесняясь, целоваться с кем-нибудь и плясать, как миссис Маттина.
— Так почему же ты этого не делала, мамочка? — рассмеялся Том.
— Не знаю. Наверно, боялась, что у меня будет глупый вид, — призналась Салли.
— Ну, разве я не то же самое говорю? — обрадовался Динни. — Много бы я дал, чтобы делать, что хочется, а раздумывать потом.
— Непосредственность — вещь хорошая, — сказала Эйли таким тоном, будто это был слишком серьезный предмет для шуток, — но она может принести немало вреда. Я предпочитаю сперва думать, а потом действовать.
Впереди засверкали огоньки Калгурли и Боулдера. Том и Эйли ахнули от восхищения, а за ними и Салли с Динни — так красиво и удивительно было открывшееся им зрелище: вся равнина казалась усыпанной мириадами мерцающих золотых звезд, а вдали в туманной дымке простиралась на сотни миль вглубь серая полоса девственных зарослей.
Глава XLIV
Сумятица международных событий эхом отдавалась и здесь, в этих удаленных городках западных приисков. Каждый рабочий читал ежедневную газету «Калгурлийский горняк» и, хотя центры международных политических бурь находились далеко, чувствовал, что от клубка заокеанских интриг, завязавшихся в борьбе за экономическую гегемонию, тянется сюда, на прииски, золотая нить. Пусть он всего лишь труженик, добывающий золото, но ведь оно играет такую большую роль в судьбах народов. Это сознание заставляло его внимательнее следить за всем, что происходит в других странах, и задумываться о том, какое влияние эти события могут иметь на его собственную жизнь.
Всякое колебание и изменение международного барометра глубоко волновало людей вроде Тома Гауга, Теда Ли и Барнея Райордэна, так как оно указывало, какая погода — ясная или бурная — наступает для трудящихся всего мира. На рудниках во время обеденного перерыва, в кабачках и на уличных перекрестках они старались заводить разговор на международные темы, разъяснять значение происходящих событий и их влияние на местные дела.
Японские требования, предъявленные Китаю; угроза, которую представляют собой для Австралии острова, захваченные Японией на Тихом океане; создание республики в Германии; грызня держав- победительниц за столом мирной конференции; этот фарс, именуемый Лигой наций, в которую не входят Соединенные Штаты Америки и Советская Россия, — все это было постоянной темой разговоров. Забастовки и разгул расовой дискриминации в Америке, подавление всеобщей забастовки в Англии и стачки, вспыхивавшие по всей Австралии, вызывали жаркие споры.
Все понимали, что безработица и дороговизна жизни ставят перед трудящимися не только Золотой Мили, но и всего мира чрезвычайно важные проблемы и нужно быть готовым к борьбе.
Обстановка для переустройства жизни общества на принципах справедливости и гуманности, обещанного союзными державами своим народам по окончании войны, создавалась весьма мрачная. Разве лишь кое-кто из предпринимателей или профсоюзных деятелей верил, что эти обещания будут хоть в какой-то мере выполнены.
— Нужно быть таким оптимистом, как миссис Салли, чтобы думать, что из этих обещаний может выйти что-то путное, — заметил Динни. — Она все вспоминает слова одного члена английского парламента,
