В глазах мальчика была такая тревога, так, видно, хотелось ему, чтобы Заповедная Чаща не была просто сказкой!
— Это сказка? — повторил он. Антипыч бросил шутить.
— Про птичку, — ответил он, — я сам выдумал, да и то — что я! в каждом бору есть дерево с пустым сучком, и в дырочке живет желтая птичка-зарянка. А Заповедную Чащу отец мой видел своими глазами: это правда истинная.
— Истинная, — повторил Вася, — а какая же еще бывает на свете правда?
— Кроме правды истинной? — спросил Антипыч.
И опять в лице его щеки начали собираться в гармонику, а ястребиный нос опускаться к усам. Но тут же и опять, заглянув Васе в глаза, Антипыч бросил шутить и сказал:
— Правда на свете одна, только истинная.
— А где она?
— В уме и сердце человека.
— И у тебя?
— Конечно.
— Скажи, Антипыч, какая она сама, эта истинная правда?
Антипыч засмеялся, нос его крючковатый направился к усам.
— Видишь, Вася, — сказал он, — правда, она такая, что ее надо каждому держать в уме, а сказать о ней трудно..
— Отчего же трудно?
— Первое, трудно оттого, что у правды нет слов: в делах она вся, не в словах. Второе, оттого, что как скажешь, то сам ни с чем и останешься.
— Ты мне одному только скажи!
— Скажу, — согласился Антипыч, — только не сейчас: вот буду помирать — ты к тому времени подрастешь, маленько поумнеешь, — ты ко мне подойди тогда — и я тебе на ушко скажу. Хорошо?
— Конечно, хорошо! — согласился Вася. — Только я знаю, что ты мне скажешь тогда.
— Неужто знаешь? — удивился Антипыч.
— А вот и знаю, хоть еще и не подрос, и не поумнел: ты скажешь так: не гонитесь поодиночке за счастьем, гонитесь дружно за правдой.
После Васиных слов Антипыч в изумлении остановился и, подумав, сказал:
— Ну и память у тебя, Вася!
Антипыч выплюнул свою козью ножку, поднял топор, подошел к великой сосне, зачистил на сером стволе белое местечко и на белом старательно вывел лиловым карандашом букву «А» (
Глава вторая
Когда-то ученые лесоводы думали — есть растения светолюбивые, вроде березки или сосны, и есть, как елка, тенелюбивые.
Так это и понимали: одни растения любят свет, другие какие-то любят тьму.
Ученые люди, сами не зная того, с человеческих отношений переносили мысль свою на деревья. В то время, в 18-м веке, положение господ считалось высоким положением, и один король Франции назывался даже «Король Солнце», а положение раба было низкое, но сверху казалось, будто раб любит свое низкое положение…
Лесоводы с человеческого общества перенесли это на деревья и разделили их на светолюбивые, вроде сосны и березы, и на тенелюбивые, как елка. — Когда же человеческие отношения изменились, то спала пелена с глаз и у лесоводов: оказалось — и елка любит свет не меньше деревьев-господ, но боится на свету ожогов мороза и оттого прячется в тень.
В этом сближении людей и деревьев нет ничего особенного. Стоит только распилить ствол дерева поперек, сосчитать на срезе круги годового прироста, и часто оказывается — год благоприятный для, роста дерева был и у людей урожайным, а тощий для дерева был голодным та у людей: для солнца все одинаково, что деревья, что люди — у тех и других для солнца природа одна.
Другое выходит, когда люди переносят на природу такое, чего в ней нет: неравенство как высшее установление.
Вот почему скорее всего и Антипыч постоянно нам всем с детства говорил, что солнце светит для всех одинаково.
Спрашивали Антипыча:
— Откуда же тень?
Как мог верно ответить Антипыч, если даже в учебниках мало говорилось о происхождении тени. А раз нет в учебниках, то само собою приходилось слушать мудрость старых людей.
— Тень, — Объяснял нам Антипыч, — берется от нас самих. Каждый из нас, — говорил он, — все равно, люди, растения или звери, дорожит светом солнца и спешит: каждому, хочется перед другим скорее продвинуться к тепленькому местечку на солнышке. Вот отчего на другого от этого счастливого и падает тень: от нас самих приходит тень, а солнце всех любит ровно.
Смешные были у нас деревенские мудрецы в лесах, но и мы, школьники, были не лучше. Мы отвечали:
— А если солнце любит нас, то у него тоже должны быть любимцы: всех-то всех, а кого-то любит больше.
— Солнце всех любит ровно, — повторял Антипыч, — никого нет у него любимого, но каждый из нас думает, будто солнце любит всех ровно, и только его самого любит больше, и оттого сам лезет вперед. Вот отчего в споре за место и рождается тень.
И правда, только слепому не видно, что борьба деревьев и всяких растений в лесу бывает больше всего только за место свое к источнику света. И особенно это было заметно, когда пришли с Антипычем лесорубы к тому месту, где стояла великан-сосна.
Было это еще на нашей памяти, когда выпала из лесного полога последняя сосна, последний свидетель давно прошедших времен.
Мы слышали не раз обвалы в горах, но почему-то не так. Эти обвалы хватали за сердце, как хватает каждый раз, когда вдруг в лесу из-под руки человека валится огромное дерево.
В горах бывает гул нечеловеческий, а дерево падает — всегда понимаешь про себя: так и ты сам, человек, можешь прошуметь, потрясти все кругом и навсегда замолчать.
Много было наломано деревьев и подлеска паденьем великана, и сплошной теневой полог был продырявлен. Вот в эту дыру и бросился на лесную поляну свет прямой и великий.
Никто у нас раньше и не задумывался над тем, почему лесное урочище называлось Ведерками. А когда упала древняя сосна, то круглая поляна после нее в лесу стала очень похожа на огромное лесное ведро. И все поняли: оттого и стали Ведерки, что издавна древние сосны падали одна за другой.
Сотни лет на том месте, где стояла великая сосна, все было без перемен, но когда упала сосна, все стало быстро изменяться. Свет великий, желанный и страшный ринулся в дыру лесного полога и начал внутри леса на поляне все изменять, кому на счастье, кому на гибель.
Золотые стрелы света летели неустанно, непрерывно падали на донышко лесного ведра, на светолюбивые травы. И мы все, у кого были на это глаза, видели, как у растений открывались глазки, подобные солнцу, с белыми, голубыми, красными и всякими лучами.
Васина елочка, столетняя и маленькая, уродливая в бледно-зеленых лишаях, открылась на весь великий солнечный свет, и по виду невозможно было понять, что такое в ней самой происходит. Елочка эта только наводила на мысль о тех людях, нам лично знакомых, кому вдруг нечаянно доставалось незаслуженное богатство, и редко кому оно шло на пользу. Глядя на елку, все думали о человеческом счастье, но никто не мог видеть, что же происходило внутри нее самой под влиянием огромного света.
Во всем лесном районе нашего края справиться о научных вопросах можно было только у нашего
