Что такое он говорит, трудно понять, кружит, говорит, и все к этому: мы большевики.
Такое что-то новое, ни на что не похожее говорит, и чтобы вот сейчас сию минуту как-то сразу нужно по-новому всем, а там все пойдет так. В следующее воскресение назначили батюшке поверочный молебен на лугу, приносят хоругви, приносят со всех деревень красные знамена. Запугали батюшку, ни жив, ни мертв служит, а под конец самый, видно, справился, и вдруг: «Победы Благоверному императору… ах! «державе Российской!» Опять на поверочном молебне батюшка отцикнулся.
И началось, и началось! Кипит, горит Митинг на выго не, с каждым днем, как пожар, разгорается.
И так оно похоже на этом митинге, будто все бегут куда — то во весь дух, впереди бежит тот самый большевик, он гол и ничего не боится и во весь дух кричит: «За мной, товарищи, земля, земля за мной, бабы, мир, мир!» Ближе всех к нему бегут бабы, за бабами малоземельные, за малоземельными однолошадные, за однолошадными двухкоровные, и, делая вид, что тоже бегут, совсем трусят двухлошадные.
Говорит оратор, будто во весь дух бежит, час, два гово рит, сядет на землю и все говорит, уморится, подождет чуть-чуть — передохнет и опять говорит час и два. Потом скажет: «Не расходитесь, я сейчас», — сходит в сторонку, и опять до темноты говорит.
Таня не ходит на митинги, бабенки, однако, ей рассказывают:
— Видели самого Митинга, выходит черный, лохматый, голос грубый и говорит: «Пощупаем барские сундуки».
Не стоит ходить: Митинг страшный.
Павел, Фиона, Васька, Ванюха — семья рабочего, семья барина. Снимают рабочих. Господа берутся сами работать и повторяют то, что осуждено в семье Павла.
Имение — рай. Большевики зовут в рай, мужики идут грабить. Там в саду пожар.
В раю разгром. Изобразить всю смуту. Сирень.
18 Июня. Тяжелое положение. В семье создалось так, будто на митинге мужицком я рассказываю о настоящем социализме, а они ждут только одного, когда я им разрешу захватывать и делить землю — полное непонимание.
Сказка о быстром тельце. Теленок захотел присоединиться к человеческому быстрому времени и, когда попал в этот круг, в три дня стал <огромным> быком и попал под реквизицию.
Время такое головокружительно быстрое, кажется, все куда-то летит, но вот попадается на глаза теленок, жует он по-прежнему медленно, ровно, попади он как-нибудь в связь со временем, зацепись хвостиком за человеческое быстрое время — ив какой-нибудь час стал бы огромным быком. Но это чудо не совершается, и природа творит свое дело, не подчиняясь желанию человека. Так что с природой считаться нужно.
Черты сельского комитета. Пункт первый: заявление Танеевской старухи, просит лесу на избу.
— Передать в Земельный Комитет. Дьякон шепчется с председателем.
— Будет шептаться!
Пункт второй: инвалид просит хлеба.
— Передать в продовольственный комитет. Пункт третий: нераспечатанный конверт.
— Почему же вы его не распечатали?
— Не получил полномочий. Распечатывает пальцами, не слушаются пальцы.
— Все пальцами, все пальцами, Абрам Иванович! — говорит дьякон.
— Ну, что ж!
Конверт все не поддается.
— Холстина!
— Холстина! у кого нож? Вырезали, вынули, бумага большая — ого-го!
Сошник погнулся, и плуг стал забирать вглубь. Государство в образе сельской жизни. Плуг мой зарыл ся глубоко в землю, ни приподнять рукой, ни вытащить лошадям.
Политика — это маховик государства, сейчас он вертится быстро без передаточного ремня: молотилка стоит и еле молотит. Правда, неудивительно ли это: на всех политических съездах, советах крестьяне призывают к единению и сами крестьяне делают такие постановления и заключения, будто они самые настоящие социалисты. Земля есть и у социалиста, и у христианина, но земля крестьянская — планета.
Царство Божье здесь на земле — соединение в добре — вот это и есть земля.
Но оставьте маховик-политику и посмотрите на молотилку-общество: там идет не соединение, а такое разъединение, каких на Руси никогда не бывало. Вот лежит земля, подлежащая дележу, а делят уже две недели и никак не могут разделить: и каждый день обида, раздражение вырастают, и вот-вот будет беда. Вы подходите и говорите:
— Не делите землю, пашите сообща, а хлеб потом раз делите по работе.
Вам отвечают:
— Кто будет работу считать?
— Выберите десятника, как в больших экономиях.
— Ничего не выйдет.
— Да почему же?
— Потому что наш брат сукин сын: у другого лошади нет, дай ему, скажет, лошадь общая. Земля общая, но лошадь, скажите, я же ее наживал, я работал, а он сидел на трубе галок считал и тоже — общая!
И вот мерят друг друга: однолошадные и безлошадные — кто прав из них?
Сила человека, нажившего лошадь, и сила человека, нажившего мысль добрую. К сожалению, у безлошадного мысль одна: себе получить лошадь. У него действительно нет ничего.
Не соглашаются, делят землю на мельчайшие кусочки, по три сажени на душу. И так видно по людям, как они делят, что за их спинами, и бабы делят что-то между собой, и бабы эти — злейшие-презлейшие, за одно куриное яйцо готовы между собой разодраться. И что никак это невозможно — ремень с маховика надеть на шестерню молотилки и чтобы все это согласно задвигалось.
Вопрос: когда крестьяне поделят землю, что они будут требовать? Вероятно, дешевые цены на городские продукты, и смута будет развиваться в этом направлении.
В Петрограде, с высоты полета государственной птицы, многим кажется, что наша революция социалистическая, а на месте, где-нибудь в Соловьевской волостной республике, революция эта чисто буржуазная. Не буржуазная и не пролетарская, а безлошадная.
Какая разница между теми и другими? Возьмем отношение населения к землепользованию. Если бы деревенский пролетарий думал о социализме, то зачем бы ему делить землю на такие мельчайшие подушные части и еще такую землю, которая только в чаянии будущего кажется ему своей землей. Почему бы в чаянии будущего не обработать ее сообща, ссыпать зерно в общий амбар и потом разделить выручку?
Член земельного комитета у пунктовщика Христом Богом выпросил лошадь. Отказывал пунктовщик, потому что ему денег с времен революции не выдавали: касса волости пуста. Выпросил лошадь член и едет на дрожках в город. Лошадь некормленая на полдороге остановилась. Член — делать нечего! — пускает ее в овес и, озираясь, на все стороны поглядывает, побаивается: овес — государственная собственность.
Дрова — государственная собственность. Рожь — госу дарственная собственность (мытарство с потравами). А гречиха, просо — то не государственная собственность.
20 Июня. От немца-германца перешли к немцу внутреннему — царю, помещику, капиталисту, теперь переходят к соседу, у которого не одна, а две лошади и есть, кроме надельной, десятина собственной земли и две десятины арендованной. Последний этап этого процесса, когда сознают, что немец-враг — в душе каждого отдельного человека: враг внутри меня самого — тогда начнется расцвет революции.
Изобразить все этапы врага внешнего — германца, внутреннего — немца, чиновника-врага, помещика-врага, соседа-врага, бабу-врага в одной душе (Иван Михалыча) и потом привести врага в свою душу и к социализму Христа.
21 Июня. Докладываю, что все комитеты уездные и волостные в настоящее время принимают вид деловых собраний.
Всю пору пережитой смуты сельское население в настоящее время склонно считать виною людей,
