Дневники 1920-1922

Вас, открывающая двери в Москве. Или я в этом поезде захвачу непременно тиф, от которого вымрет вся моя семья.

Ни в учительстве, которым я занимался, пока не замерла школа, 1 ? года, ни в агрономии (теперь), ни в литературе субъективного саботажа («злостного») у меня не было, и его вообще нет: дайте возможность работать, и никакого саботажа не будет.

Жду Вашего срочного ответа, frater vitae communis[15] (по-русски: товарищ по несчастью) и усердно жму Вашу руку.

24 Февраля. Vita communis. Не раз врачи и учителя мне говорили, что общественное дело не выходит всегда из-за мелочей, за что ни возьмись — ничего не получается, то в больницу дров не представят, все лечение идет насмарку, то нет питания, а в школе стекол нет или учебников. Напротив, лично, частно займешься чем-нибудь, то еще ничего, частные уроки, частная практика — все это имеет некоторый смысл и приносит некоторую пользу.

27 Февраля. Журнал «Наука и ее работники» № 2, ст. Яхонтова:

«Обнажение всей жизни и резкое выделение на общем фоне серого переживания всех неровностей, недостатков и уродств, — с одной стороны, и истинной красоты, ранее незамеченной, с другой, — вот одна из черт настоящего времени».

Прочитав эту фразу, я всю ночь думал, в чем и где можно увидеть теперь истинную красоту, и, в конце концов, решил, что это, вероятно, порождается тем чувством «связи», без которой не может жить ученый, что это вне жизни («представление») и, однако, очень ценно. Вообще дело ученых теперь представляется совсем в другом виде, чем раньше <3 нрзб.>.

28 Февраля. Пришел мужик:

— Нельзя ли расширить хозяйство?

— Сколько десятин?

— Шесть.

— Шире шести не расширишь.

— Нет, я в глубину хочу.

— Надо клевер, десять пудов ржи стоит пуд.

— А на капитале нельзя?

— Нет, деньги не дают, да у тебя же мука — капитал.

— Нет, мука не капитал: капитал не рыжик, он и зимой ро?дится, а рожь зимой не ро?дится.

1 Марта. С неделю стоит оттепель, в полдень солнце по-настоящему греет, но это еще не весна, а первая, единственная за всю снежную зиму осадка снега. Заметно на дороге, как снег осел: дорога поднялась вверх. Весна не весна, а дорога испортилась и ее больше не будет, потому что просовы уже больше не заделаются, да и все равно, как ни подмерзло, в полдень будет разогревать.

Ездил в Бураково к Войтенковым, видел картину нового расселения крестьян, все деревни в этом углу, за исключением Люстова, рассыпались. Но каждый двор, ставший самостоятельным, является семенем новой деревни, потому что семья, разделившись, землю оставляет в общинном пользовании, переделяя ее по-прежнему полосками.

6 Марта. Черт-баба, извела.

Дуничка была такая весталка^{138}, нет, не весталка, она зажигала не перед богиней Девственности огонь, а перед мужем, настоящим мужчиной, которого в жизни ей не удалось встретить. Она жаловалась на женщин, сторонилась их, как она говорила, «узкого круга», и мужская воля, мужские широкие горизонты были предметом ее поклонения. И в то же время, презирая все женское, стремясь к мужскому миру, она была хранительницей истинной женственности, целомудренной до того, что нельзя было это и назвать своим именем. Другие на таком пути сбиваются на крикливую дорогу феминизма, с подражанием мужчине в одежде, в наружности или с вызовом в области общественной. Дуничка этого одалялась и ушла под конец совершенно в свою чистую келью. Сколько ума в мелочах, какая выдержка перед обыденностью, поистине она претворяла своего героя в себя и страдала только тем, что герой ее действует в таком маленьком женском кругу. Часто, вздыхая, говорила она: «Как я хотела бы родиться мужчиною». Это был ее язык, но сознавала ли она сама, что этим говорила: «Как я хотела бы найти себе того, которому бы могла я служить всею своею душою».

7 Марта. Всю ночь дождь и сильный ветер. Утром до восхода солнца все дождь. Деревья качаются до корня. В полдень солнце, ветер качает только макушки. Вечером облачно и небо открыто только на западе кольцом. В логах начинается напор воды. Сортируют овес на посев.

8 Марта. Капель была всю ночь и стихла перед рассветом. После рассвета теплый дождь. Облачность полная, но с обещанием разъяснеть. Ветер качает полдерева. Сильно токуют вороны. Дороги испорчены, не знаем, как вернутся рабочие из Дорогобужа с мукой.

К полудню показалось солнце и было переменно до вечера: то солнце, то дождь при +5°. Синица токует. Кошка токует. Прилетели грачи.

9 Марта. Ночь — дождь. Утро, как вчера, — облака дождевые с обещанием солнца. На крышах снег сошел. У стволов деревьев кружки.

Умер рабочий Смоляков, коммунист. Завещал похороны свои предоставить партии, чем очень всех удивил, потому что семья большая, дочери невесты и на всю семью ляжет тень, что отец был безбожник, еще дочь замуж не возьмут. У всех было убеждение, что он и в партии состоял из выгоды, а вот умер, и люди думают. Пономариха сказала такой случай:

— Тоже умирал так коммунист и захотел вернуться назад в православную веру, позвали священника. «Перекрестись!» — велел священник. Коммунист перекрестился, и вдруг у него отнялись руки.

10 Марта. Погода точно такая же. Кружки под яблонями увеличиваются.

Все яснее вырисовывается фигура моего брата^{139}, которого я буду представлять в образах революции. Он неудачник, падал в жизни и оставил при себе: 1) Веру в светлого человека (человеко-обезьян и обезьяно-человек, сюда же и Левина новость интересная, что человек происходит от обезьяны), 2) Задушевность, 3) Детскость, т. е. способность удивляться всяким невиданным пустякам (сказка). Вся Россия такая, как мать моя, детская, легковерная, веселая (в конце концов), анархическая.

13 Марта. Добыли вагон у Над. Яков. Смирновой и в воскресенье 19 Марта выезжаем в Москву.

Читал письмо Игнатьева к Чайковскому, в котором устанавливается необходимость для русского человека признать сов. власть как единственно возможную, так что или интервенция, или советская власть. Получается так, что советская власть сама себя признает за дело пролетариата, а народ признает ее за охрану национальной самостоятельности.

«Понять революцию в ее возвышении, так и в ее мрачных чертах может только тот, кто берет ее в ее внутренней неизбежности, в борьбе ее живых сил, в логической последовательности ее этапов» (Троцкий).

С субботы на воскресенье хватил мороз, ручьи замерзли, наст «скипелся», и по снегу можно без лыж идти, как по полу.

Попробуй сейчас переменить жизнь — и придется опять начинать с костра: там, в новом месте, будет холодно…