разыскать ни одной, основанной на личном опыте воспроизведения живого человека. Я этим объясняю себе, что когда явилась возможность осуществления «идей о человеке» не в кружках, а на деле, то вопросы пола разрешались в жизни индивидуально, беспорядочно или совсем по-мещански, с явным уклоном от мужицкой или рабочей бабы в сторону совбарышни. И когда теперь я смотрю на выпяченное брюхо деревенской бабы, то все вопросы, связанные с идеями о человечестве, встают мне вновь, как будто они там, в этом брюхе, и когда-нибудь явятся нам вновь оттуда, изнутри его…
Туман был до 10 у. После полудня пошел дождь, мелкий, почти как туман. Поля наполовину обнажились: южная сторона холмов желтая или зеленая, северная белая. Ходить можно, не вымазывая ногу в пашню и не утопая в сугробах по полю, только самым краем белого, по земле, которая не успела оттаять, а когда придется переходить сугробы, их переходишь, уминая ногой снег до такой плотности, чтобы нога не проваливалась, и так медленно движешься, как
Ручьи бегут по каждой борозде, разделяющей узенькие крестьянские полосы, на глазах иногда начиная овраги и убеждая еще раз в нелепости такого земледелия. Овраг, наполняющий речку Веськовку, создавался, вероятно, тысячелетиями, потому что высота его берегов, густо заросших всевозможными деревьями и кустарниками, непомерная. На дне бушует поток, на краю сижу я, посвистывая рябчиков, на тонкой березе токует одинокий тетерев, там высоко натуживается вяхирь. Я никогда не слыхал и не видал такого множества мелких птичек, это были целые вихри птиц: вдруг подымутся и мчатся на зеленя, еще, еще летят, частые, как комары, бегают шажками по зеленям, спариваются в воздухе, летят всей массой опять на опушку и все поют, и эго пение вместе с пением воды, бормотанием тетеревей, уркованием лесных голубей, кликом журавлей сливалось в один великолепный, такой мирный концерт, вызывающий наверх самые глубокие залежалые мысли.
Я пошел вверх, поток бежал некоторое время открытым местом по ледяной своей подстилке, и так я добрался до большого леса, откуда деревья, расступаясь, выпускали этот поток. Тут опять на опушке распевало множество птиц, и вихрями переносились с опушки на зеленя и обратно, огромное большинство из них были зяблики. Когда я вернулся назад к токующему тетереву и наставил на него свой бинокль, он вдруг одумался и перестал токовать, оглядевшись вокруг себя, и по низу, и по сторонам, и по верху и не увидав никого, с кем бы он мог подраться, или самки, или хоть кого-нибудь, кто бы просто слушал его, для кого он старался, он крайне изумленный, сконфуженный, как поп в пустой церкви, вдруг поднялся и скрылся где-то в тумане.
Да, это туманное утро с шумящим потоком, с глухими обвалами снега, с пением всех птиц, с выкликанием журавлей из туманной дали была новая, прекрасная глава из книги «Весна воды».
Первое марево. Вечер был туманно-мутный, моросил мелкий дождь, как вчера, птицы пели мало: утро вышло, а вечер еще
На Трубеже продолжается ледоход. Малые речки свой лед, кажется, сбыли. Ольха и орех надули сережки, но еще не цветут. Сильно прибыло крякв, видимо это их валовой прилет, а чирков незаметно еще. С большим спехом без всякой задержки пролетел с юго-запада на северо-восток через озеро угол гусей. И журавли тоже летели. Наши, которые остановились с первого дня весны воды около Дубовицкого болота, непрерывно гомонят. На Куротне валовой прилет лесных голубей (с белым колечком на шее и с белой полоской на крыльях, вяхирь, или витютень, колотух?). Наши тетерева не собрались в ток, бормочут поодиночке и на деревьях. У берез началось движение сока.
— Дорогой папаша, — сказал встречный мужик с возом сена, — подожди, ну как, скажи: корячка эта так будет до города.
Я пошел опять, куда глаза глядят, и мне казалось, я должен спешить, как по большому делу и что там, в природе, без меня не обойдутся, я там совершенно необходимое существо.
Лева видел лягушку. На заре две цапли.
Приходил Б. И., вспоминали пережитое. Он рассказывал, как ему пришлось выбираться из Москвы и как он обрадовался, когда в Переславле услыхал матерные слова. Значит, в этой брани мужиков не одна злоба.
Я навел бинокль на куст можжевельника, и оттуда глянул на меня чей-то живой черный очень блестящий глаз: это были, оказалось, дрозды певчие, рябинники, черные. Птички стали разнообразнее, попадались малиновки (серые с розовым галстуком) и полевые с черными крыльями и черной полоской на голове. На опушке оврага вспорхнул вальдшнеп, Петя уверяет, что видел ласточку (вчера начало движения сока у березы, и в ту же ночь являются вальдшнепы: это всегда вместе). Орел летел вдоль берега (орлан белоголов), его сопровождала ворона, поднимаясь над ним и падая, стараясь попасть собой в него, только ни разу не попала. Гуси опять пролетели по вчерашнему пути. От снега осталась только небольшая часть в полях, леса и овраги, конечно, еще завалены. Орех еще не зацвел (бабочек уже много, обычные красные и капустницы желтые). Мы выставили рамы. Неустанная игра чибисов над болотами. Замечено самое первое начало работы кротов утром, а вечером уже значительное. Лисица прошла по снегу грязными ногами. Даже заячьи следы стали грязными.
Попробовали стать на тягу в овраге. По пути спугнули двух вальдшнепов, потом еще двух, — вопрос: что они тоже, как утки, спариваются в пути? Солнце село в тучу, и синее делалось в красное. Как будто слышался гром из синего клока, потом в синем играла молния без грома. Пели малиновки и певчие дрозды. Вальдшнепы больше гонялись друг за другом, чем тянули и не хоркали, а только цикали. Не совсем еще, но все-таки это был глубокий вечер, первый, сотворенный этой весной.
Мои слова о необходимости «собирать человека» произвели впечатление на Яковлева, но сам я совсем не знаю, каким же способом надо его собирать. Вот собирала человека церковь по идеальному образу Христа — не удалось, а «человек» революции оказался бесчеловечным, пустым символом. Церковный человек распялся при осуществлении на небесное и земное, революционный на бюрократа и мужика (родового человека), супротивника идейного (недаром же все было против «интеллигенции»). По- видимому, человека возможно собирать не идейно, а преждевременно, (реально) хозяйственно, вроде того как землю собирали цари, т. е. ощупью, повертывая ком по тому месту, где он навертывается…
Что раздражает в Горьком? его озорные хлопки, подчас думаешь — не жульничает ли он? Но, видимо, теперь из его деятельности что-то выклеивается, и этому надо помогать, потому что новый мир явится путем собирания.
Надо удерживаться от интеллигентского стремления осознать жизнь прежде, чем сам пожил: надо просто жить.
Муравьи выползли все на верх кочки и лежали на ней, не шевелясь, подсыхая. Вечер был теплый, вальдшнепы тянули по-настоящему долго (с 7. 45 м. в.). У можжевельников новые ягоды.
