Ремизов открытый романтик, но так как наше время чурается романтизма, то для балансу тащит Алексей Михайлович при своей Прекрасной Даме черта на веревке, без черта в наше время нельзя говорить о Прекрасной Даме. Горький такой же романтик, но уже не черта тащит для балансу, а просто какую-то угрюмую сволочь, и притом вполне естественную. Ремизов трудно и неохотно читается, потому что черт мистичен, не всякий человек может взять его взаправду, не у всякого и любителя чертей найдется готовое расположение духа беседовать о них. Но сволочь естественная всем очевидна, и потому Горький читается охотно и всеми.
Самое приятное, что этот черт и сволочь будто даже упрекают тебя в незнании жизни, что ли, я уж не знаю в чем, но дрянной осадок какой-то остается с укором, с издевкой. Так, например, имея мечту описать революцию, я, прочитав у Горького рассказ о
Записать, что первая корка на снегу началась в те последние, солнечные дни.
Моя лыжная дорога занесена так, что и не видно, но она под снегом твердая, и по твердому лисичка прошла, и я иду по лисьему следу и узнаю так свою тропу.
Вечером увидел новый месяц, он уж был 3-х дневный и немного светился.
16 Февраля. Продолжение.
1) Почему я бросил марксизм?{6}
2) Соц.-дем. голосовали против новой ассигновки на флот.
3) Я думал, что я такой же, а они ко мне идут. Я действительно такой же большевик, каким и был в первом крещении, и негодовал на новое, потому что мне это было пережиток… Первый этап советизации, что не жулики сидят и хотят именно того же, чего я хочу. «Стеклов» и К°. — величайшие враги совета (!) <Здесь и далее петитом даются записи к роману «Кащеева цепь», разработки сюжетов рассказов и очерков. —
Вот до чего доживешь, что когда уж все и всюду в печати расхваливают, — не веришь, сегодня хвалят, завтра забудут, а ты попался на удочку и лежи, как рыба, на сухом берегу. Очень часто и большие ценители ошибаются, приняв искусственность за искусство. Но когда к доброй оценке этого высокого ценителя присоединится восторг простеца — тогда почти безошибочно можно сказать, что создана подлинная вещь. Такие вот мои охотничьи рассказы.
Создалось положение, что я, «известный» писатель, не имею возможности не только приехать в Москву, но даже возопить о своем положении, потому что это будет вопль крупного зверя о своих мелких яйцах среди мелких зверей с крупными яйцами, правда: у больших зверей, например, у лося яйца в голубиное яичко, а у мелких…
Ремизов тащит за собой черта, Горький — сволочь — зачем-нибудь тащит? Какой упадок духа, кажется, даже бедра похудели, и уж когда выспался и стало лучше, то сложилось что-то вроде молитвы: «оберни же слабость мою в силу!»
(Был горячий, стал холодный, и что было слабостью, то теперь стало силой.)
— Из-за земли дерутся. — А земля для еды, значит, из-за еды — смерть. — Да, если бы люди могли не есть, так и не умерли бы, не жили бы и не умирали: ничего бы не было, а то все из-за еды.
Социальные основы моего пустынножительства: конечно, сад и отъединенность от деревни и общества в детстве: сад обернулся в лес.
Когда прекращается охота — в эти февральские дни в природу идешь бездейственно, особенно, когда вот так в матовых безжизненных снегах с нависшим небом, то страх охватывает и ужас, и весь как бы расходишься, остается противный комочек от себя…
Юность не дорожит днями жизни, и юноша часто думает и живет так, будто он завтра умрет. Но когда дни жизни подходят к концу, то человеку становится ясно, что все-таки не завтра же он умрет, и тут он начинает оттягивать дни и щадить жизнь, обращая свою проповедь и к молодым, чтобы и они берегли свое здоровье. Так смыкается круг жизни.
Да, Алексей Максимович{7}, замечательный, Вы пишете, я художник, да Вы, кажется, правы, с грустью замечаю, что в последнее <время> я начинаю быть замечательным, с грустью говорю, потому что я 20 лет тому назад написал «Колобок»{8}, и никто его не читал, я был влюблен, мне так нужно было что-то значить, и никто мой «Колобок» не читал. Теперь же, когда началась некоторая притупленность — начинают меня замечать. И потом вот еще: если я замечательный, то как же другие. И еще: как могли Вы вынести свою «замечательность»?
Ветра нет, но остановилось все на одной точке, мертво до крайности. Две мертвые точки в году: в ноябре перед снегом и в феврале, когда нависнет тепло и мало света.
Вот какие есть люди{9}: встретил женщину, которая отказалась выйти за него, он берет в поле первую бабу, делает ее женой и потом всю жизнь, занимаясь охотой, путешествием и философией, старается в этих радостях скрыть свое горе.
Стыдливая жизнь (свое детство). Система Розановск. социализма{10} . Кость из души. Беременность животного и человека.
