Дневники 1928-1929

«домой иду».

Бумажный город, бумагописательство Алпатова означает и мое писательство, которое кончается «наивным реализмом». Воскресение — это перемещение центра из себя во вне себя. Сигналом к этому пусть будут «гуси», и к этим гусям найти соответственное внутреннее поспевание. На этом пути «Ина» как бы вывертывается изнутри и в наружном мире — это (Почка?).

6 Февраля. Сильные морозы (30?), солнечные дни, иней, в полдень капель, ночью звезды.

Дня три-четыре у Кенты началась пустовка, значит, с запозданием больше месяца. Я сижу дома безвыходно с 28 Дек. по сей день (в Москве был 18-го Января) = всего 40 дней.

40-й день безвыходного сиденья в состоянии ни здорового, ни больного. Попробую завтра начать приучать себя к воздуху.

Пишу звено «Любовь по воздуху». Начинаю думать, что ехать никуда не надо, пока не кончу. Можно предвидеть, что к Апрелю закончу все с перепиской. «Любовь по воздуху», скажем, 15 дней + 15 дней — «Живые ночи». Тогда останется в переработку и переписку: 1) брачный полет — 1? листа, 2) по воздуху — 1? и «Живые ночи» 1? — 4? листа — 140 стр. по маслу.

Но лучше закончить черновик последних звеньев к 1-му Марта, проехаться в Питер, или взять работу в Питер. Посмотрим.

Написано около листа «Любви по воздуху». Выясняется, что надо описать Петербург весной света (напр., утро обогнало, весна света обогнала хозяйств, расчет людей и утром, когда уже было светло, электрические лампочки горели). Второй просвет: все звено будет называться «Живые ночи» и связью будет шпион с кедровыми орехами: он преследует Алпатова на Волково кладбище, и когда Алпатов молится, тот за ним наблюдает. После того молитва (любовь по воздуху)… И живые ночи.

Что лучше, делать людям добро или красоту? Если делать добро, люди долго этому не верят и долго платят злом, за добро надо быть готовым принять зло от людей. Красота сама за себя часто расплачивается смертью, чтобы создавать красоту, надо быть готовым к смерти, но зато за красотой все идут, не помня зла. Я бы выбирал себе красоту, красоту со всей ее роскошью… Если сеять добро, люди не верят ему, за каждое зерно добра отвечают зерном зла, — так что сеятель добра должен быть готовым за все посеянное им добро собрать себе урожай зла. Мрачной представляется мне жизнь в одном добре, но не стоило бы жить, если бы еще возле добра не было бы на земле красоты. Правда, чтобы создавать красоту, надо быть всегда готовым к погибели, но зато, если удастся, за красотой все люди идут, не помня зла и добра. Будь что будет, друг мой, выбираю себе красоту в самой скромной должности хранителя ризы земли.

После сцены на кладбище Алпатов делает попытку отдаться вере в чудо и воплощения Ины… воплощенную себе Ину. И только после того, как и тут ее не оказывается — он идет и с молитвой открывает дверь.

Друг мой, в любви к женщине молитва бесполезна.

8 Февраля. Я сегодня прошел до книжного магазина, только бы не захворать опять!

Ввести в «Любовь по воздуху» образ раздвоения Петербургского на председателя и секретаря: Петр Петрович — секретарь в уч. комитете, но в <1 нрзб.> председатель, а потом оказывается на кладбище, <1 нрзб.> он секретарь.

Чудо воплощения Ины не удалось, а дальнейшее, как воплощение.

Загадочные строки в письме Ины (возвращение к тюрьме).

Два письма Ины (как два фокуса повести: после одного он решает ехать к ней, после второго все кончено: <1 нрзб.> воплощение).

Поездка к Ине приходит в голову через вещь: эмалевый портсигар. Купил и решил ехать.

В бане: хорьки.

Фон: номер-тюрьма, вещи. Петербург. Весна света.

Записки о весне наводят меня на конец Алпатова: надо передать друзьям свое дело.

10 Февраля. Начиная с 7-го Ф. Началось потепление, вчера ночью буря, сегодня пасмурно и каплет, дорога слегка побурела. Сегодня после обеда опять буря.

Водоразбор:

1-я женщина: — Вам бы отдохнуть, к зятю поехать.

2-я женщина: — И, милая, если поехать, так подальше надо бы…

1-я: — Ну, до свидания.

2-я: — До свидания, спасибо на добром слове, дорогая!

<На полях> Сравнить разговоры тех же самых бедных женщин в кооперативе, когда они стоят в очереди.

У шлагбаума

Шлагбаум лег перед носом подводы. Прохожие продолжали идти, нагибаясь под шлагбаумом. Извозчик ухмыльнулся на сторожа и поклонился. «Чего ты кланяешься?» — спросил сторож. «Тебе все кланяются, вот и я: такой, значит, ты».

Мария Алексеева, старая дева, очень грузная, всю жизнь сочиняет один ученый роман о Юлиане Отступнике. Ей ничего нельзя рассказывать, после каждого предложения она говорит: «ну, да!»

На постоялом дворе.

Конь выехал со двора на улицу и как ахнет! «Будь здоров!» — ответил прохожий.

12 Февраля. Если приходится умирать не у родных, а в больнице, то надо выбирать не большую, а маленькую, в больнице маленькой умирать все-таки легче (Т. В. Розанова).

Григорьев предостерегал меня: «победителей в жизни нет». Я отвечал: «Прометей лично не победитель, но раз люди получили огонь, то он достиг и в этом победил. Победа есть достижение и остановка <2 нрзб.>, но личность движется и потому то, что казалось сегодня победой, завтра в отношении личности поражение, но людям остается огонь». Я назову победой момент творческой высоты, когда субъективно я и мир — одно, а объективно остается свидетельство этому — созданная новая форма.

Итак, отчетливей: друг мой, сижу я у костра, ожидая зари на глухарином току, и думаю о победе, как вы мне говорили: бойтесь упиваться победой. Я думаю: «Вот огонь, могу ли я праздновать победу, если творец его, Прометей, висит, прибитый гвоздями к скале? Нет, я не могу, если крепко задуматься, но огонь меня греет и мне хорошо, как же мне не радоваться и не славить победу, если я вижу такое добро, и, угретый, сам начинаю творить.

Мало-помалу к моему костру собираются дровосеки и, согретые, начинают смеяться и много рассказывать; каждый из них, я знаю, бьется за кусок черного хлеба и ценит не только огонь Прометея, но даже мой маленький костер. Пусть висит на скале Прометей, нам-то что, если мы сами висим, пусть нет победителей, но победа… ее только тот не поймет, кто не страдал.

Что-то все еще неясное…