Клод Фаррер
От пяти до семи
Комната была красиво и роскошно убрана. Казалось, ее украсили для какого-то торжества. Чайный столик был накрыт, и по кружевной скатерти разбросаны фиалки. В курильнице тлели крупицы мирры. Гирлянды орхидей, точно абажур, смягчали свет четырех ламп и ниспадали каскадом цветов. На постели, достойной быть ложем влюбленной королевы, очень широкой и низкой, как тахта, сверкала китайская шелковая ткань, покрытая сказочной вышивкой, отливавшей, точно яркое весеннее небо, десятью тысячами нежнейших оттенков. По пушистому ковру тянулась дорожка из розовых лепестков – от двери к столу и от стола к постели. Но в этой постели, вместо любовников, сжимающих друг друга в объятиях, лежал умирающий. Его прозрачные руки судорожным движением старались притянуть простыню, словно накрыться саваном. У изголовья, вместо отсутствующей возлюбленной, сидела некрасивая сиделка, одетая в серое полотняное платье.
Фредерик де Гибр умирал. Он погибал от молниеносного перитонита – следствие неудавшейся операции аппендицита. Четыре дня тому назад он сиял здоровьем и жизнью. Сейчас наступала агония. Спасенья не было. Приговор был только что произнесен устами врача. Гибр бесстрашно потребовал от него правды. Теперь он знал все: ему осталось жить четыре часа, ни одним часом больше.
– Значит, я протяну приблизительно часов до восьми?
– Да.
– Хорошо. Благодарю вас.
И он умолк.
На его застывшем лице нельзя было прочесть ничего – ни страха, ни страдания. Со стоическим спокойствием он думал.
Итак, он должен умереть, умереть сегодня, 27 января 1909 года… В среду. А именно в среду, в течение четырех лет, приходила сюда женщина, ни разу не пропустив этот день, приходила в эту комнату, где сейчас умирал Фредерик де Гибр. Он боготворил ее, молился на нее, сделал ее своим кумиром. Она была для него единственной, была всем на свете: любовницей, сестрой, другом, волшебной феей и богиней – всем, всем вместе. К ней, сознательно или нет, шли все его мечты, все мысли, все поступки. Этой женщине он отдал все, пожертвовал всем в порыве восторга и безумия.
Каждую среду она приходила сюда. Она придет и сегодня… В последний раз. Она придет сейчас. Он еще раз увидит ее. Это для нее были приготовлены чай и сласти, для нее рассыпаны лепестки роз, украшена комната – все только для нее. Он умрет у нее на руках. На его уже бескровных губах родилась улыбка и замерла…
Да, он еще раз ощутит блаженство от прикосновения ее рук, сладость ее поцелуя. Ну конечно, конечно же, смерть в сравнении с таким неземным счастием просто пустяк!
Стенные часы пробили пять, и умирающий подумал: «Теперь она уже недолго заставит себя ждать».
Он ждал ее всего еще сорок минут. Она ведь не знала, что он умирает. Она не знала даже, что он болен. На пороге она остановилась с изумлением и испугом:
– О, Фред! Вы нездоровы?
Он посмотрел на нее без грусти и горечи и ответил:
– Да. Но это пустяки.
Она шагнула вперед. Подошла к самой постели, превозмогая еле ощутимое неприятное чувство. Ласково она коснулась губами его горячего и сухого виска.
– Бедный друг мой, скажите, это не серьезно?
– Нет.
Сиделка скромно удалилась. Они были одни. Он повторил.
– Нет, это пустяки… Ведь вы здесь!
Он потребовал, чтобы она вела себя так, как всегда, соблюдая красивый ритуал их любви: отколола шляпу, отстегнула меховую кофточку, сняла перчатки и села закусывать.
Он жадно посмотрел на нее, точно желая впитать сквозь расширившиеся зрачки и унести с собою в гроб ее образ.
Он был полон энергии, и она успокоилась, улыбнулась и села.
И понемногу комната умирающего наполнилась запахом духов, дыханием красоты, почти весельем.
Но когда, закусив, она подсела к его постели, готовясь поболтать, он вдруг почувствовал приближение смерти и, отстранив ее, прошептал:
– Погодите…
Она с удивлением остановилась. Тогда он заговорил, и голос его, теряя мало-помалу звучность, становился похожим на хрип:
– Любовь моя, прежде всего… нужно, чтобы вы открыли вот этот шкафчик. Да, да, вот этот. Сейчас же. Возьмите ключ под моей подушкой. Слышите, сейчас. Потому что скоро, быть может, будет уже поздно…
Ужас внезапно охватил ее. Страшное предчувствие коснулось ее, но она боялась понять правду. Он с трудом договорил:
– Ваши письма… все… тут… Нужно, слышите, нужно взять их и унести… Сегодня же вечером. Или лучше сжечь их… Сейчас, здесь… В камине. Так нужно, любовь моя, для того, чтобы я… мог спокойно уснуть.
