остановились, сняв боярские покои с просторной горницей и двумя опочивальнями.
— Только возок не разбирайте, — предупредил хозяина Ротгкхон. — Мало ли не по нраву князю придусь? Придется ехать дальше.
Поутру в детинце, в горнице дворца, собралась малая княжеская дума: волхв Радогост, молодые служители богов Избор и Малюта, княжич Святогор, опытные дружинники Дубыня и Журба, два десятка бояр, имеющих уделы в окрестностях города и клявшихся князю в верности, а потому исполчающихся в трудный час в муромскую рать. Разумеется, сам князь Вышемир тоже восседал здесь же на кресле, ради такого случая вынужденный надеть тяжелую парадную шубу, подбитую соболями и бобрами, украшенную самоцветами и сверкающую золотым шитьем. Сидеть в подобном одеянии на летней жаре было тяжело, и правитель города поторопился начать думу:
— Сказывай, Радогост, зачем людей ратных собирать пришлось.
— По воле Велесовой, по слову Триглавову стало известно нам, что племя буртасов[4] с реки Суры планы недобрые о Муроме вынашивает, — слегка пристукнув посохом, начал совет волхв. — Всем вам ведомо, как четыре дня тому девять людей ратных головы свои в детинце сложили, с порождениями колдовскими сражаясь. Не все знают, что на след колдунов выйти удалось, попытку отравления князя Вышемира расследуя.
Бояре зашевелились. Призванные в город гонцами, подробностей последних событий они еще не знали.
— С хозяевами своими чародеи сии голубями почтовыми сношались. Одну из птиц волхву умелому Избору, — указал на юношу Радогост, — удалось до самого гнезда проследить. Гнездо сие в городе Ондуза свито, на чердаке одного из домов тамошних.
Бояре зашевелились снова. Ондуза была таким же порубежным городом, как и Муром, за ним начинались земли булгарские. Войнам же народов русских с народами булгарскими не было числа, на памяти каждого поколения хоть одна, но случалась. Посему враждебные происки племени буртасов, которым принадлежал город, ни у кого удивления не вызвали.
— В Русу вестников о сем отсылать надобно, — тут же предложил тучный и престарелый боярин Боривит, явившийся к князю в шубе ничуть не худшей, нежели хозяйская, но носивший ее из-за ощущения постоянной зябкости. — Пусть князь русский рать созывает и карать ворога идет!
— Планы у князя русского свои наверняка имеются, — ответил Святогор, — важные и насущные. Рубежи державы его, ой, какие длинные. Коли без нужды особой войско исполчать заставим и с места срываться, радости большой он не испытает. Рати через наши земли пойдут, содержание тоже на нашу казну ляжет. Войны большой без подготовки правильной начинать негоже. Не найдет князь ворога, в глубь Булгарии не двинется, назад повернет. Обиду князю булгарскому нанесем, он ответить захочет… И выходит, что тягот мы испытаем немало, однако же ни прибытка не получим, ни безопасности не добавим. Скорее, наоборот все выйдет. Заместо покоя нынешнего войну и разор накликать можем.
— Что же теперь, без кары преступление сие буртасам с рук спускать?! — возмутился боярин Боривит.
— Спускать нельзя, — покачал головой волхв Радогост, — ибо после первой неудачи они новую пакость затеют. От безнаказанности токмо приободрятся. Мыслю я, после смерти могучего князя Всеграда надежда у них появилась, что ослаб Муром, что поживиться землями нашими и водами теперь можно, людей пограбить, дань наложить. Коварство извечное подсказало им на князей наших колдовство направить. Без князя крепкого, знамо дело, ни рати, ни города сильного быть не может.
— Сказывай, княже, в чем твой замысел? — спросил из другого конца горницы боярин Дражко. — Коли Русу тревожить не желаешь, но покарать буртас намерен, стало быть, и мысли о сем имеются.
— Святогор? — повернул голову к брату князь.
— Поразмыслили мы с Вышемиром и Радогостом, — подошел ближе к креслу княжич, — и так порешили… Кабы булгары войну затевали, то с такой мелочи, как чародейство, ссоры бы не зачинали. Всей силой навалились бы. Выходит, своевольством ондузский князь и сами буртасы занимаются, нас на крепость прощупывают. Рати большой за ними нет. Коли так, то одной дружиной муромской я могу на землю их набег совершить, за пакость покарать и к снегу возвернуться.
— Коли дружина уйдет, кто землю муромскую и сам град оборонять станет?! — тут же забеспокоились бояре. — А ну, торки набег учинят, али черниговцы сунутся? Ушкуйники тоже годы последние балуют! Булгары могут с ратью большой у Ондузы оказаться. Тогда и вовсе посекут дружину, Муром один без защиты останется.
— Затем вас и собрали, бояре, думу думать! — повысил голос Вышемир. — Мыслей выходит много, за каждую ответ нести придется, каждая и удачей, и бедой обернуться может. Сказывайте прежде, можно ли чародейство черное супротив меня и брата без кары оставить?!
— Нет, нельзя… То совсем позорно выйдет… Спуску давать — сам на себя беду накликаешь. Покарать надобно… — на разные голоса загалдели бояре.
— То порешили, отвечать станем, — кивнул князь. — В Русу жалиться будем и помощь просить, али без поклонов обойдемся?
В этот раз служивые люди отвечать не торопились. Однако после некоторого размышления боярин Дражко признал:
— И то верно, из-за чародейства князя русского тревожить не след. Нечто сами с мелочью такой не управимся?
— Послушайте меня, служивые, — хрипло произнес боярин Боривит, выходя вперед. — Поразмыслив над напастью сей, вот к чему я пришел. Надобно посла в Ондузу отправить и с князя тамошнего виру истребовать за обиду причиненную, и колдуна ихнего головою — для суда твоего и кары. Коли на виру согласится, то, стало быть, и обиде конец, и позору никакого. Вот коли откажется от сего, тогда и силу показать придется. С вирой дело ужо не ратное, а судебное выходит. Обида есть, по ней и кара. И выйдет, что дело все суть беда племени буртасского, а прочей Булгарии на сем оскорбления нет. Не станет она из-за мелкой склоки порубежной войну со всей Русью зачинать.
— Мудрое слово молвишь, — признал Радогост. — Одна беда. Коли князь Ондузский обиды не признает, то послу он голову отрубит али в Суре утопит прилюдно. Сам знаешь, боярин, с чего войны начинаются.
— Коли живота лишит, то и вовсе за Ондузу булгары не вступятся, — резонно ответил боярин. — Коли сами войну начнут, то неча и жалиться.
В горнице повисла тяжелая, даже зловещая тишина.
— Сам и поеду, служивые, — слегка поклонился боярин Боривит. — Года мои уже долгие, ноги скоро вовсе носить перестанут. Коли животом своим службу последнюю земле отчей смогу сослужить, за то токмо рад буду. Опасность увижу — упрежу. Рати большой у малого города спрятать невозможно. А не увижу — так и веди, княже, дружину без опаски.
— Благодарствую тебе за отвагу, боярин, — кивнул ему князь. — Стало быть, дружину нам уберечь по силам. Как тогда с землями поступить?
— Коли одной дружиной пойдешь, княже, без исполчения, — снова подал голос боярин Дражко, — то за дымами мы вкруг последить сможем.
— Дружиной управимся, — ответил за князя Святогор. — И стражу малую оставим, за детинцем и воротами смотреть. Вам же лишь настороже быть понадобится.
— То добре… Любо… Разумно сие, — облегченно зашумели бояре.
— Коли так, на сем и порешим! — хлопнул ладонями по подлокотникам муромский князь. — Русь тревожить не станем, буртасов же накажем, коли добром откупиться за обиду не захотят.
— Любо! Любо! — дружно ответили служивые люди.
— Раз порешили, — степенно произнес боярин Боривит, — то домой я ныне съезжу, с детьми и внуками прощусь. Опосля в Ондузу и поплыву. Дашь мне десять ден, княже?
— Езжай с чистой совестью, боярин. Нам к походу тоже не един день…
И тут, прерывая его речь, на дворе гулко застучало тревожное било. Дружинники тут же метнулись к дверям, Святогор же, наоборот, кинулся к открытым ради жары окнам, далеко высунулся наружу…
— Проклятье черному роду! Дым над Тешинским кордоном!