– А я этого скрывать и не собираюсь, мэм, – пожал плечами шериф. – Без него тут вообще все развалилось бы. Живет он не для себя, а для людей, это все видят. Откуда в таком человеке склонность к преступлению быть может?
– Всякое случается, – Скалли взяла чашку в руки, словно желая согреть озябшие ладони. – Любовь, ревность, умопомрачение, испуг, обстоятельства.
– Только не у нас, – покачал головой шериф. – Мы все друг у друга на виду. Ни любви, ни ревности, ни ненависти от людей скрыть невозможно.
– А как же Лайки Калеван? – напомнил Молдер.
– Так ведь все мы про него знали, – развел руками Бессель. – И про роман с внучкой мистера Андерсена, и про запрет встречаться. Не догадывались только, что он не только на зверей диких охотится, но и на людей. Но ведь как ожидать, куда одинокий хищник в ночи кинется?
– Одинокий ли? – отставила опустевшую кружку Скалли. – Ведь нам действительно кто-то звонил. Кто-то, кто знал, когда и куда собирался прыгнуть ваш «одинокий хищник», как он поступает с жертвами и где их хоронит. Причем это сообщник, раз уж он не потрудился просто и прямо сообщить про убийцу и насильника властям. Убийца мертв, а звонки не прекратились. Думаю, этому человеку просто нравится играть с полицией в «кошки-мышки». Развлекается он со скуки. И жизнь чужую ни во что не ценит. Они ему как пешки в шахматной партии.
– А убийца мертв? – негромко спросил Молдер.
– У Калевана половина внутренностей в месиво превращена, – ответила Скалли, наткнулась на задумчивый взгляд напарники и неожиданно резко поднялась со стула. – Пожалуй, да. Я позвоню в лабораторию Дискерсона и попрошу сделать генетический анализ образцов. С микробиологией случаются совпадения. Вы мне подскажете их телефон, шериф?
– Справочник остался у Евы, – кивнул в сторону двери Бессель.
Скалли вышла.
– Вы и вправду считаете, агент Фокс Молдер, что Калеван может оказаться невиновен? – спросил Бессель.
– Я считаю, что девушек насиловал и убивал он, – покачал головой Молдер. – Но предпочитаю подстраховаться. Исключить возможность случайностей. Понимаете, шериф, наличие сообщника меняет очень многое. О-очень много.
– Что, например?
– Как, по-вашему, почему наш доброжелатель предупреждал обо всех возможных и невозможных преступлениях, но не позвонил перед нападением на Мэриан Андерсен?
– Оказывается, они делали генетический анализ, – распахнула дверь Скалли. – И даже сообщали об этом шерифу. Так что убийцей является Лайки Калеван. Это совершенно точно. Точнее не бывает.
– Вот видите, шериф, – кивнул Молдер. – Нам придется искать ответ на этот вопрос. На два вопроса: почему полицию не предупредили о последнем нападении Калевана, и почему уважаемый мистер Андерсен застрелили только одного убийцу, оставив сообщника в живых? Если второй преступник в точности знал детали всех эпизодов, то он должен был присутствовать при всех убийствах.
– При всем уважении к вашему мистеру Андерсену, шериф, – добавила от себя Скалли, – он убил Калевана не в спальне внучки, а на улице. И если добавить к этому, что у Лайки был сообщник, а Артур Андерсен про него никак не упомянул, напрашивается очевидный вывод: соучастником преступлений был он сам. Напарники что-то не поделили, Андерсен пристрелил исполнителя, а потом выдал свой поступок за самооборону. Он-то точно знал, кто насилует женщин!
– Лайки пробирался в дом, связывал жертву, – поднялся со своего места Молдер, – после чего оба с ней развлекались и закапывали в горах. Поэтому на месте преступления оставались следы только одного человека. Но Андерсен, привыкший к интеллектуальному труду, заскучал здесь, в глуши, обычные убийства показались ему слишком пресными и он стал предупреждать о своих планах полицию. Пару раз вы их спугнули, пару раз они успели сделать свое дело первыми. Но не столь утонченному Калевану не понравилось ходить по лезвию бритвы, и он взбунтовался. Тогда Артур Андерсен пристрелил его возле своего дома и вызвал полицию, заранее зная о результатах расследования. Как только вы выяснили, что застрелен виновник двух убийств, вы отпустили Андерсена, поверив ему без всяких оговорок. Что скажете, шериф? Такие вот напрашиваются выводы про сообщника.
– Как ни крути, – закончила Скалли, – но все улики каждый раз упираются в вашего благодетеля. Что станем делать, шериф? Укрывать его дальше или запрашивать ордер?
– Расслабьтесь, умники! – с неожиданной уверенностью повысил голос Бессель. – Не знаю, чем вам так не нравятся приличные люди, но только в доме мистера Андерсена отродясь не бывало телефона. Туда никогда не проводилось линии, он никогда не пользовался сотовыми или радиоаппаратами. Он не любит механической связи, сам всегда говорил. Предпочитает разговаривать лично. У него в доме нет компьютеров, он всегда говорил, что не умеет пользоваться такими сложными штуками. И, наконец, Малон увез мистера Андерсена из участка незадолго до вашего отъезда. А значит, в то время, когда вам позвонил сообщник убийцы, Артур Андерсен находился в полицейской машине и только-только подъезжал к своему дому. Вы бывали в его долине и знаете, что за пять минут до нее не доберешься. Может быть, вы, наконец, оставите старика в покое?
– Старика? – Молдер задумчиво дернул себя за ухо. – А ведь и правда, ему восемьдесят лет, глубокий старик. А выглядит моложе Скинера.
– Только не говорите, что мистера Андерсена подменили! Мой отец знал его лично, еще с войны.
– И у него нет телефона… – кивнул Молдер. – Знаете, я, пожалуй, ненадолго вас покину. У меня появилась одна очень странная мысль.
Тихий океан,
4 июля 1942 года, 19:50.
Когда он очнулся, солнце уже опускалось к горизонту, и Дуглас Бессель подумал, что пробыл без сознания дня два. Во всяком случае, мир вокруг изменился до полной неузнаваемости. Настолько сильно, что за несколько часов такого случиться никак не могло. Прежде всего, небо над головой стало черным. Плотные облака грязного цвета застилали небосвод, и находись земное светило в зените, океан наверняка бы укутала тьма. Волны, что колыхали на себе сбитого летчика, стали более пологими, без белых гребней, их укрывала толстая, липкая маслянистая пленка. Да что пленка – со всех сторон виднелись человеческие головы и ноги.
В первый миг Бессель не поверил своим глазам – но вскоре понял, что такое странное положение тела заняли из-за неправильно одетых спасательных жилетов.
Но самое ужасное – люди вокруг были мертвы. Все. Их лица, глаза, нос, рот закрывала та самая маслянистая пленка. Дугласу тоже досталась своя доля этой мерзости, но на нем грязь облепила только одежду по самый воротник и низ подбородка. По всей видимости, волны не захлестывали настолько высоко, чтобы забросить смерть ему на лицо, а вот остальные прыгали уже в грязную воду, скрывались в ней с головой, а когда выныривали…
Мертвые моряки были японцами. Врагами – узкоглазыми, желторожими самураями, еще утром они стреляли по нему, они убили Френка Бу, Бернарда Эммена; сбили Титса, Карлоса и еще многих и многих ребят. Но сейчас Дуглас не испытывал ни радости, ни злорадства, а только жалость.
Сама эскадра очень медленно отползала где-то милях в пяти от него. Четыре огромных корабля медленно чадили густым сажевым дымом, а на одном время от времени появлялись темно-красные сполохи. Крейсера и эскадренные миноносцы продолжали кружиться вокруг, время от времени останавливаясь и спуская шлюпки, и не прекращая вести зенитный огонь.
Впрочем, на взгляд Бесселя, бой теперь шел несерьезный, вялый, словно обе стороны разом потеряли азарт к сражению. Пикировщики крутились на изрядной высоте и пытались угадать своими бомбами в цель с горизонтального полета. Зенитные пулеметы тоже не ставили сплошной огневой стены, просто давая короткими злыми очередями знак американским пилотам, чтобы те не приближались на слишком короткую