том, чтобы освоиться с цивилизованной жизнью, а прежде всего стремились к независимости, или потому, что были соседями царствующего к северу от Дуная, который могуч большим войском и гордится силой в боях… так или иначе решили заключить с ними (варварами — Л. П.) мирный договор и предаться ему ('царствующему на север от Дуная — Л. П.), и сообща пришли к заключению, что и я должен сделать то же самое'.
И отправился приневоленный 'советниками' топарх в неблизкий и опасный путь 'по вражеской территории', мириться с теми, кого столь неосторожно задел. Настолько опасным представлялся путь, что чиновник богоспасаемой православной державы прибег к астрологическим изысканиям, проще говоря, гадал по звездам. Сатурн оказался в Водолее.
Я не поклонник и не знаток астрологии; мне неведом смысл этой подробности. Те мои знакомые, которые в ней смыслят, уверяли меня, что положение такое очень благоприятно ('Сатурн в своем доме'), в особенности для договоров, установления границ и тому подобной дипломатии. Что ж, возможно, так оно и есть, если только толкование этой позиции не изменилось за тысячу с лишним лет. Топарха она, очевидно, если и не ободрила, то укрепила в принятом решении. Порадовал результат топарховых изысканий и историков. Книжка, страницы которой использовал он под черновик, Х века. Особенности почерка 'Записки' говорят, что писали ее не позже начала следующего, XI столетия. Найти же на этом отрезке время этой астрологической позиции оказалось проще простого. Это 964-967 годы, либо 993-996. Последние отпадают. В конце Х века рядом с Крымскими владениями Византии не было никаких ранее 'справедливых' и могучих варваров, рассвирепевших на своих данников из-за 'нарушенной клятвы'; да и 'к северу от Дуная' тогда не было 'могучих большим войском и гордящихся силой в боях' правителей. Левченко, тот самый, что обнаружил посольский статус Ольги во время ее Царьградской поездки, предположил было, что речь о непомерно знаменитом сыне нашего героя. Но в 90-е годы Х века он никак не мог отогнать от границ бывших вассалов своего отца и деда. О 'силе в боях' говорить не приходится: самое яркое летописное свидетельство на этот счет говорит, как он… прятался от врагов под мостом. Только попытайтесь представить на его месте Олега, Игоря или самого Святослава! Никто и не считал его при жизни не то, что великим или славным — сколь нибудь заметным воином и полководцем.
Зато слава нашего героя долетела до Византии. И именно таким — 'могучим', 'гордым', 'сильным в бою' — рисуют его византийские хроники.
Итак, 'царствующий' — это Святослав. Тогда соседние с Климатами земли — Хазария. А. Н. Сахаров предполагает, что речь идет о тех самых хазарских беженцах, вернувшихся под клятвой повиновения русам в родные места. Они, по мнению исследователя, эту клятву не сдержали, и, вполне естественно, поплатились за это. Может быть, так. Но может быть, 'записка' просто отразила впечатление византийцев от разгрома Хазарии. По-древнерусски клятва и миропорядок назывались одним словом 'рота'. И причина истребления варварами-русами богатых городов Хазарии, коими, по мнению ромеев, следовало бы 'управлять… к собственной выгоде в добром порядке', в нарушении хазарами законов миропорядка. Тогда сообщение 'Записки' следует поставить в ряд с сообщениями Ибн Хаукаля и русской сказки.
Многозначителен и титул, которым награждает — в официальном документе! — топарх нашего героя. В начале книги мы говорили, с какой неохотой ромеи признавали царский титул за чужими правителями, даже христианами. Очень долго византийцы не признавали имени царя за царем болгар, за кайзером Оттоном. А тут вдруг язычник — и 'царствующий'!
Но вернемся к топарху. Он проехал через некую 'Черную крепость' — Маврокастрон — к 'поселению' Бориону в устье Днепра. Там топарх со спутниками перезимовали. Местные жители, узнав о цели поездки, приняли чиновника очень радушно и гостеприимно. Его снабдили фуражом, припасами, проводниками. Выезжавшему топарху 'рукоплескали', глядя, 'как на близкого себе и возлагая большие надежды'. Легко понять радость людей из неукрепленного селения на самой дороге из Руси в Крым. Война Климатов с русами сулила Бориону разрушения и гибель, мир — жизнь.
'Царствующий на север от Дуная' принял топарха милостиво, удостоил беседы. Он согласился оказать Климатам свое покровительство, оставить топарху его власть и даже не возражал против присвоения им одной из запустевших после похода русов хазарских областей. Так что для Климатов все кончилось благополучно.
Но сама ситуация, с точки зрения Константинополя, была, безусловно, нездоровой. Чтобы имперский чиновник — ладно бы еще просто вел переговоры с варварами! Но чтобы он самочинно ездил к их вождю за решением судьбы имперских владений?! Величал его 'царствующим' и получал от него подтверждение титула и власти?! Этак он вскоре и вовсе решит, что его столица не на Босфоре, а там, 'на север от Дуная'! Сегодня он ездит к варвару за покровительством — завтра станет отправлять ему налоги!
Опытный чиновник, топарх не мог не понимать, что его, пусть единственно верное в этих условиях, поведение, выглядит очень подозрительно. Оттого и путается в черновике доклада, яростно вычеркивает строки, никак не может определиться с порядком изложения событий ('Записка' начинается возвращением топарха в Климаты и заканчивается 'советом' и кратким описанием поездки к 'царствующему на север от Дуная'), оттого и валит всю вину на 'советников', отчаянно подчеркивая свою верность престолу. Оттого и расписывает радость и поддержку населения — не было вы истории деспотии, не ссылавшейся на 'глас народа', 'интересы нации', 'общественное мнение'. И даже свои упражнения в звездочетстве приплетает затем же: 'Это не я! Я не виноват! Так решили звезды, так решила сама Судьба!'.
Нет, все же это замечательно — чиновник православной империи включает в доклад отрывок из гороскопа, без пояснений и комментариев, явно рассчитывая на сведущее в звездной премудрости начальство. Когда читаешь негодующие излияния нынешних пастырей по поводу 'языческого засилья суеверий и астрологии', вспоминается родина православия — богоспасаемая Византия…
Кто-то может спросить: а почему, в таком случае, топарх не попытался попросту утаить свое путешествие в Киев? Вопрос, конечно, очень наивный. Доносительство во Втором Риме процветало, если не со дня его основания, то со времен Юстиниана Великого. Того Юстиниана, что, по словам Прокопия Кесарийского, постановил отдавать всякое спорное дело на расследование донесшему первым. Единственным шансом топарха было как раз донести первым, успеть представить имперским властям свою версию событий. Иначе -двойное обвинение — в сепаратных переговорах с врагом, и в попытке их утаить. Явная измена, со всеми вытекающими…
Неизвестна дальнейшая судьба топарха. Поверили ли его оправданиям, сохранил ли он пост, свободу и жизнь? Одно несомненно: после 'Записки' власти, если и пропустили мимо ушей грохот рухнувшего каганата, уже не могли оставить без внимания вышедшую к северным рубежам Восточного Рима державу.
Тем паче, что во главе империи в кои то веки стоял не бражник и не книжник, не завсегдатай кабаков или библиотек, а боевой офицер, полководец. Впрочем, новый император и извилистая дорожка, приведшая его на трон — уже совершенно другая история.
Мы помним, как Роман II повстречал юную красотку по имени Анастасо. Об уровне того, с позволения сказать, заведения, где наследник престола Второго Рима впервые увидел свою будущую супругу, говорит
