были силы, которым было практически нечего терять. И все-таки стремившиеся к захвату власти в столице, пусть ценою ее, столицы, уничтожения. А может, к этому-то уничтожению и стремившиеся.
Второе соображение: Святослав мало того, что согласился на участие в плане Калокира… между прочим, это само по себе озадачивает. Вмешиваться в какие-то заговоры презренных ромеев? Вступать в соглашение с послом государства, с которым русы — вспомним Ибн Хаукаля и Яхью Антиохийского — находились в состоянии войны? Впутываться и впутывать свое войско, свой народ в какие-то грязные плутни вокруг проклятого трона трижды проклятого Константинополя? Это Святослав-то, с его знаменитым 'Иду на вы!'? Непонятно, почему Святослав не приказал попросту утопить интригана с его золотом в Днепре. Но этого мало. Мало того, что Святослав согласился на план, где ему, вроде бы, отводилась малопочтенная роль наемника. Лев Диакон сообщает, что Святослав с Калокиром побратались. Пишут о том, что побратимство с варваром считалось у ромеев изменой — как будто такие вещи могли волновать человека, приглашавшего в свою страну вражье войско! Мне гораздо удивительней, что Святослав пошел на это! Побратимство было крайне ответственным шагом для воина-руса. Вспомним наши былины. Побратимов связывали нерушимые узы взаимоподдержки и взаимопослушания. Побратим становился продолжением твоего 'я' — но и ты становился его продолжением. В знак этого побратимы в былинах обмениваются 'цветным платьицем', как бы переряживаясь, а на языке обряда — превращаясь друг в друга. В известном смысле они становились как бы одним существом. Как легко догадаться, на такое пойдешь отнюдь не с каждым. Причем Калокир — единственный известный нам побратим Святослава.
Рискну выдвинуть свое предположение.
Как отметил Андрей Валентинов в замечательной книге 'Спартак', у нас не принято всерьез относиться к античному язычеству. Боги Севера еще внушают определенное почтение, а греческие… герои мультяшек и детских книг. Не религия — игра. Не Боги — куклы.
Для прививки от подобных суждений очень хорошо эссе Артура Мейчена 'Язычество' или тот же 'Спартак'
И само собой разумеется, что это 'прекрасное детство человечества' не могло сколь-нибудь долго сопротивляться натиску христианства.
Христианская литература смотрит на дело еще проще. Идолопоклонство — это скорее ничто, чем нечто, 'мерзость запустения', которую мы часто поминаем всуе, на самом деле — библейское обозначение языческих Богов. Тьма — отсутствие света. Переход от язычества к христианству — переход от тьмы к свету в комнате, где зажгли лампу.
Но источники свидетельствуют об ином. В житиях византийских святых тема диспута с язычниками остается актуальной до VIII века. На самих Балканах язычники держались до конца IX века, когда город Майна с округой на Пелопоннесе был захвачен войсками Льва VI Мудрого. Так погиб последний очаг античной религии и культуры. Нужно заметить, что речь здесь именно о последовательных, сознательных, откровенных язычниках. Двоеверие, включение в православный культ остатков древней веры, жило много дольше. Еще в начале ХХ века путешественники видели в греческих деревнях статуи античных Богинь с явными признаками почитания. Деревенский священник (!) на расспросы иноземцев отвечал: это-де 'святая Дамитра' (в православных святцах, понятно, не отмеченная).
И все это в сердце православной Византии! Стоит заметить, что апостол Павел проповедовал в Греции в I веке, а превращение христианства в государственную религию и запрет языческих культов произошли в IV.
Крым же в этом отношении — особенное место. Со времен Александра Македонского там действуют хорошо организованные братства-фиасы, своего рода языческие церкви. Святыни этих братств и их обряды сплошь и рядом были тайными, а это вырабатывало навыки конспирации. Особенно же отличались железной дисциплиной почитатели персидского Бога Света — Митры. Организованность митраистов объясняется просто: большинство 'прихожан' персидского Бога были солдатами и офицерами армии Рима. Митра был Богом воинов, Богом легионов. Что до конспирации — ученые до сих пор гадают, в чем же состояло учение митраистов, и какие у них были обряды. Культ процветал во всей мировой державе, от Египта и Сирии до Британии и Рейна, а мы знаем о нем очень, очень мало.
Хотя в Херсонесе не найдено митраистских святынь, но… под Херсонесом стоял легион. Легион — и без Бога Легионов, Митры Непобедимого? Кстати, отец Калокира — стратиг. Представитель местной военной знати.
А сам Херсонес — глушь. Место ссылки. Ищейки церкви и империи досюда добирались нечасто. А если добирались, то не усердствовали. Глушь. Горы. Места дикие. Недолго и сгинуть безвестно чересчур ретивому фискалу.
Я не могу доказать, что так — было. Но доказать, что могло быть, я, надеюсь, смог.
Им нечего было терять. Их культ угасал, передаваясь внутри семей. Воины, они гибли в стычках, и кто-то мог не успеть посвятить сыновей, кто-то — вообще не оставить мужского потомства. В христианской империи нечего было и думать о вербовке новых преданных Светозарного Митры. Первый же кандидат мог стать доносчиком и погубить Братство. Не было будущего. Не было надежды. Была лишь слепая верность солдат, обороняющих последнюю крепость в захваченной врагом стране. 'Боги погибли, и ничего не осталось Риму, кроме чести и холодной отваги отчаяния' — Г. К. Честертон писал это про Пунические войны. Но это — и про них, про последние осколки Рима под ногами торжествующего нового Карфагена, коварно укравшего речь, гордые имперские символы, само имя своего врага.
Что почувствовали они, когда на севере заполыхала нежданная заря? Не мне передать это. Не сам ли Непобедимый, сокрушитель кривды и тьмы сошел для них на землю в облике северного варвара?
Не знаю. Но могу предположить, что шепнул в ненайденном херсонесском митреуме отец-стратиг своему сыну сквозь холст и дерево ритуальных масок.
'Esse delendam!'.
11. 'СВЯТОСЛАВ, ЦАРЬ БОЛГАРАМ'.
